ВСЕГДА ОСТАВАТЬСЯ ОПТИМИСТОМ

В первый раз я услышал фамилию Будкера в 1956 году. После окончания третьего курса физфака МГУ нужно было прикидывать, куда пойти в дальнейшем на преддипломную практику и диплом, да и где работать после окончания университета. И вот тогда через общих знакомых один из ведущих сотрудников курчатовского ЛИПАНа (вскоре получившего название Институт атомной энергии) посоветовал мне присоединиться к новой, очень живой и интересной лаборатории, организованной набиравшим признание Андреем Михайловичем. В следующий раз, уже весной 1957 года, в нашем общежитии меня неожиданно разыскал Вадим Волосов, уже работавший к тому времени в лаборатории Будкера. Он рассказал мне о разнообразных подходах и идеях, развиваемых молодым коллективом, из которых меня больше всего заинтересовали новые подходы в получении частиц высокой энергии. Вадим подтолкнул меня к принятию решения по поводу места прохождения практики (к тому времени я немного познакомился с НИИЯФ МГУ и заочно с Дубной). В августе, после не слишком удачно пройденного мной собеседования - я не сообразил, как заряженная частица будет двигаться ("дрейфовать") в скрещенных электрическом и магнитном полях, - меня приняли в лабораторию Андрея Михайловича в группу Бори Чирикова, и я стал работать у Волосова по экспериментальному исследованию явления виртуального катода в сильноточных электронных пучках в продольном магнитном поле (у Андрея Михайловича и его сотрудников была надежда использовать его для фокусировки сильноточных ионных пучков в циклических ускорителях).

В первые месяцы работы я видел Андрея Михайловича довольно редко и практически не взаимодействовал с ним. Только в конце 1957 года, по-видимому, по рекомендации Чирикова, Будкер предложил мне войти в группу, перед которой по инициативе Андрея Михайловича ставилась задача создания установки со встречными электрон-электронными пучками. С этого времени практически 20 лет мне посчастливилось быть одним из близких сотрудников Андрея Михайловича.

Встречные пучки как практический путь к сверхвысоким энергиям взаимодействия только-только начали обсуждаться в середине 50-х годов, причем абсолютное большинство физиков рассматривали их как дело неопределенно далекого будущего. В то же время во многих лабораториях мира появились энтузиасты этого метода, которые в качестве первого этапа рассматривали именно электрон-электронные встречные пучки, во-первых, потому что для этих легких частиц уже при скромных энергиях в сотню мегаэлектронвольт ярко проявляются преимущества метода, а во-вторых, потому что для накопления пучков необходимой интенсивности с малым поперечным размером можно было использовать незадолго до того "осознанное" радиационное охлаждение. Кроме того, только что появились данные, что в электрон-протонном упругом рассеянии закон взаимодействия отличается от кулоновского взаимодействия точечных зарядов, и нужно было подтвердить, что за это ответственна протяженность протона (то есть доказать справедливость квантовой электродинамики на малых расстояниях, соответствовавших энергии встречных электронных пучков в сотни мегаэлектрон-вольт).

Взялись за встречные пучки многие, в том числе и в нашей стране, но к успешному финишу - осуществлению экспериментов по электрон-электронному рассеянию - пришли одновременно только два центра - Стэнфордский университет (США) и образованный на базе лаборатории Будкера Институт ядерной физики в Новосибирске.

Но это было уже в 1965 году, когда прошлом много лет, самых сложных и, по моему восприятию, самых тяжелых лет становления и "выхода в люди" нашего коллектива. При этом яркие идейные, изобретательские и результативные взлеты совмещались с фантастическим несоответствием наших намерений и внутренних решений реальным достижениям как по срокам, так и по параметрам.

В качестве инжектора для установки ВЭП-1 Андрей Михайлович предложил использовать ускоритель Б-2 со спиральным накоплением и бетатронным ускорением, дополнив его стадией синхротронного ускорения (незадолго до этого на данном ускорителе, созданном по идеям Андрея Михайловича, были получены рекордные электронные циркулирующие токи, приближающиеся к 100 А). Для достижения достаточной энергии около 50 МэВ надо было в камеру поставить разрезной резонатор, запитываемый от импульсного ВЧ-генератора, и сделать дополнительную систему питания для дальнейшего повышения магнитного поля. Первые хорошие результаты по синхротронному ускорению до энергии в несколько мегаэлектронвольт были получены уже в первые месяцы работы (этот материал стал моей дипломной работой, защищенной в конце 1958 г.). Вскоре были достигнуты и первые успехи по однооборотному выпуску электронов из ускорителя (что при времени оборота в 10 нс было по тем временам сложной, ранее никем не решаемой задачей).

Но происходили и неприятные события. Так, в конце 1958 года было решено к Международной конференции 1959 года получить в Б-2 электронный пучок полной энергии, "перепустить" его в экспериментальный однодорожечный накопитель и изучить длительную жизнь пучка в нем. Подобное было бы первым в мире опытом в области накопителей ускоренных частиц, успешная работа которых была ключевым моментом в решении задачи встречных пучков; при этом предполагалось довести циркулирующие токи в накопителе до сотни ампер. Всем этим мы должны были заниматься, пока сам накопитель (уже двухдорожечный) ВЭП-1 спешно конструировался и изготавливался на турбогенераторном заводе в Новосибирске, чтобы затем переехать для экспериментов в Москву.

Работали мы не то чтобы с полным напряжением - большинство из нас, участников, жило практически только этим. Были добыты железо и обмотки от старого, кажется, циклотрона и установлены в том же зальчике бывшей поликлиники рядом с Б-2; изготовлена вакуумная камера накопителя с внутренними формирующими полюсами; разработан и изготовлен электронно-оптический канал от ускорителя до накопителя; созданы все остальные системы ускорителя и всего комплекса в целом. Однако мы не только не получили запланированных результатов к конференции 1959 года, но и оказались формально дальше от достижений, полученных год назад, - практически ничто не работало, как надо. В итоге, промучившись с этим комплексом на базе экспериментального накопителя чуть ли не три года и переделав не раз многие элементы и системы, мы были вынуждены отказаться от него: из Новосибирска прибыл ВЭП-1, и все силы были сконцентрированы на запуске (опять срочном, опять к очередной конференции) уже полного комплекса со встречными пучками. Снова всеми были приложены суперусилия, а в результате комплекс во второй половине 1962 года, даже не начав хоть скольконибудь "дышать", был перевезен в только еще достраивавшийся защищенный блок N3 главного здания института в Новосибирске. И уже летом следующего 1963 года в накопителе был получен такой желанный, такой нужный нам "законно" живущий пучок. Доклад об этом, сделанный параллельно со cтэнфорд-принстонской группой на Международной конференции по ускорителям в Дубне, стал для многих из нас, в том числе и для меня, первой настоящей печатной научной работой. И это при самой интенсивной работе в течение почти шести лет! Многие начинавшие вместе с нами отчаялись и ушли, тем более что работа была связана с переездом из Москвы, из прославленного Института атомной энергии, в Новосибирск, в несуществующий, совершенно "негарантированный" Институт, к тому же при упомянутом вопиющем противоречии намерений и решений с реальными результатами. То, что я, в частности, устоял, несмотря на сомнения и соблазны в те годы, считаю одним из главных своих моральных достижений. И только начиная с 1963 года я почувствовал, что мы "донырнули до дна" и действительно сможем справиться с поставленными нами задачами.

Конечно, когда я на предыдущих страницах говорил о "наших" намерениях, решениях и т. д., я прежде всего подразумевал Андрея Михайловича. Он был центром всей нашей жизни. Его энергия, оптимизм, напор, изобретательность и великолепная "физичность" составляли, быть можем, главный для нас на том этапе стимул к продолжению работы, несмотря на все удары и разочарования. А вскоре оказалось, что мы уже многому в работе и жизни научились, и в очень приличном темпе. Привезя в пустой недостроенный зал никогда не работавшее оборудование, потребовавшее самых радикальных усовершенствований, сумели в 1965 году - менее чем за три года - получить первые экспериментальные результаты по электрон-электронному рассеянию. При этом был разработан, создан и "оживлен" принципиально новый ускорительный комплекс, гораздо более сложный, чем все существовавшие где-либо до того времени. И экспериментальные результаты по физике элементарных частиц были получены на нем точно в те же сроки, что и в Стэнфорде.

Андрей Михайлович в нашей с ним поездке по США и Франции на следующий (1966) год любил говорить, что наша работа была сделана, в отличие от стэнфорд-принстонского эксперимента, совсем "зеленым" коллективом, которому к тому же пришлось переехать из Москвы в Новосибирск, в то время как американским физикам не нужно было переезжать из Калифорнии на Аляску. Эти слова неизменно встречались в аудиториях самым дружным и доброжелательным смехом и аплодисментами.

Параллельно с работой по ВЭП-1 в 1959 году началась разработка комплекса с электрон-позитронными встречными пучками ВЭПП-2. Только позже мы узнали, что заниматься подобной тематикой стали в других центрах. Если создание электрон-электронных встречных пучков абсолютному большинству специалистов представлялось делом очень сомнительным и уж во всяком случае недоступным нашему только еще складывавшемуся коллективу, то разговоры об электрон-позитронных экспериментах были восприняты большинством как доказательство полной несерьезности Андрея Михайловича и всех нас. Когда Андрей Михайлович передал И.В.Курчатову краткую записку по этому проекту, Игорь Васильевич послал ее на отзыв трем считавшимся в то время самыми ведущими специалистам. Все трое дали очень горячие, заинтересованные (поскольку потенциальные возможности электрон-позитронных экспериментов уже тогда представлялись крайне важными) и категорически отрицательные отзывы - предлагаемое абсолютно нереально, а кто даже только говорит об этом, тот беспочвенный фантазер.

Тем не менее И.В.Курчатов поддержал институт и провел соответствующее решение по созданию комплекса ВЭПП-2. И в 1967 году всего через два года после первых электрон-электронных экспериментов в Стэнфорде и Новосибирске наш стремительно крепнущий и расширяющийся коллектив сумел поставить на ВЭПП-2 (первым в мире!) эксперимент по электрон-позитронной аннигиляции в пионы (область ρ-мезонного резонанса). Правда, к тому времени разработка нашим институтом метода встречных пучков для экспериментов по физике элементарных частиц уже была удостоена Ленинской премии. Кстати, один (но только один!) из дававших отрицательный отзыв - академик В.И.Векслер, приехав в институт после первых наших результатов, во весь голос, публично признал свою неправоту и поздравил нас с успехом.

Одновременно с продвижением по пути развития электрон-электронных и электрон-позитронных встречных пучков Андрей Михайлович интенсивно искал пути практической реализации встречных пучков протонов. В те времена рекордными были энергии протонов около 10 ГэВ. Андрею Михайловичу хотелось, разработав компактные и сравнительно дешевые импульсные протонные ускорители с полями на порядок выше, чем в обычных "железных" магнитах, поставить эксперименты на встречных протонных пучках с энергией 2x10 ГэВ (такие энергии существенно превышали бы возможности проектировавшегося тогда ускорителя в Серпухове). Реализовать этот замысел не удалось, но зато по ходу работы Андрей Михайлович сделал два интересных и важных предложения. Для достижения достаточной производительности (как потом стали говорить, светимости) импульсной протон-протонной установки нужно было научиться получать большие циркулирующие протонные токи и сжимать такие пучки до очень малых поперечных сечений. Для накопления больших протонных токов Андрей Михайлович предложил использовать переразрядную инжекцию (сначала получить отрицательные ионы водорода, ускорить их в инжекторе, а затем, введя правильным образом на инжекционную орбиту ускорителя, "ободрать" их на газовой мишени; физика позволяет при этом осуществлять инжекцию в течение тысячи оборотов, соответственно выигрывая в циркулирующем токе). Вся эта "перезарядная" программа была с большим успехом реализована в институте, и теперь все крупнейшие протонные ускорительные комплексы в мире переведены на такой режим работы, позволивший заметно поднять интенсивность и улучшить качество ускоренных пучков.

Второй шаг был еще более революционным. Для сжатия протонных пучков после инжекции и первого этапа ускорения Андрей Михайлович выдвинул идею электронного охлаждения. Как только стало понятным, что уменьшение размеров и разброса по энергиям в протонном пучке с помощью "холодного" интенсивного электронного пучка не противоречит основным законам природы, в Институте было предложено (1965) использовать электронное охлаждение для накопления антипротонов и создания протон-антипротонных встречных пучков. Во время уже упоминавшейся поездки 1966 года этот круг идей и планов был доведен до международной физической общественности. Он вызвал очень большой интерес. Затем в 1971 году институт доложил на Международной конференции проект протонантипротонного комплекса, содержавший уже все достаточно детально проработанные физические и технические аспекты. Кроме того, вскоре в ЦЕРНе был изобретен и другой, "стохастический" метод охлаждения. Несмотря на все это, никто, кроме нас, не брался за разработку протон-антипротонных проектов до 1974 года, когда в институте была экспериментально продемонстрирована осуществимость электронного охлаждения. С того момента произошел взрыв интереса к этому направлению, и в последующие годы крупнейшие протонные ускорители в ЦЕРНе и Фермилабе были преобразованы в протон-антипротонные комплексы, дающие целый поток интереснейшей информации по физике элементарных частиц. И я очень надеюсь, что протон-антипротонная программа будет, наконец, принята как часть, причем приоритетная, программы строящегося в Серпухове крупнейшего ускорительно-накопительного комплекса.

В конце 1969 года Андрей Михайлович тяжело заболел (инфаркт). У него уже давно были нелады с сердцем, но темперамент не позволял обращать внимание на свое здоровье. Около года Андрей Михайлович был, по сути дела, оторван от текущей жизни института, но чуть только окреп - сразу самым деятельным образом и практически в своем прежнем предельно напряженном и инициативном стиле начал заниматься сиюминутными делами института и его перспективами. Хоть и чувствовал он себя все время не особенно хорошо, и медики зачастую забирали его в больницу, он с максимальным энтузиазмом занимался именно научными и организационными делами дальнего прицела, постоянно повторяя, что всегда нужно планировать жизнь, а не угасание.

Здесь, может быть, интересно отметить такой факт. При всем моем уважении (даже почтении) и общем очень хорошем отношении к Андрею Михайловичу некоторые черты его поведения и манер производили на меня тяжелое или неприятное впечатление. В годы же после болезни почти все несимпатичное, казавшееся мне наносным, как-то ушло и самыми бросающимися в глаза чертами стали мудрость и жизненная энергия. Правда, не исключено, что свою роль в этом изменении моего восприятия играл эффект Марка Твена, который говорил, что в двадцать (марктвеновских) лет его отец был весьма ограниченным человеком, но через десять лет значительно поумнел, и этот процесс продолжался и дальше.

Одним из организационно-психологических мероприятий, проведенных по инициативе Андрея Михайловича в институте в начале этого периода, было резкое расширение системы Круглого стола. С 1963 года все мы, ведущие в то время сотрудники института, члены Ученого совета, каждый день в 12 часов собирались за Круглым столом и обсуждали все вопросы нашей (и не только нашей) науки, жизни института, Академгородка, Советского Союза, всего мира и Вселенной. Здесь выкристаллизовывались научные и организационные идеи, обсуждались текущие и перспективные вопросы нашей жизни, включая, казалось бы, и совсем мелкие хозяйственные. Именно эта система позволяла (и, надеюсь, позволяет) нам не закоснеть и не обюрократиться.

Но к 1971 году ситуация существенно изменилась: кроме тех 30-35 человек, что были членами Совета, выросли новые ведущие сотрудники, которые реально стали определяющими для жизни института. Кроме того, часть членов Совета по разным причинам уже утратила свои позиции. Поэтому после длительных обсуждений было решено Совету института встречаться раз в неделю (по средам), а в остальные дни недели собирать за Круглым столом тематические секции Совета, в которые мы постарались ввести всех действительно ведущих сотрудников независимо от их возраста (сюда вошли даже некоторые стажеры, только что окончившие университет). Эта операция позволила расширить круг непосредственно оказывающих влияние на жизнь института почти до 100 человек и сохранить, так сказать, нашу молодость. Еще через десять лет жизнь заставила нас пойти в этом же направлении еще дальше и сейчас в систему Круглого стола включены уже около 250 исследователей и инженеров-разработчиков. Несмотря на всю, казалось бы, громоздкость такой системы и сложность проведения каждого серьезного дела через обсуждения на каждой из многочисленных уже секций (с учетом, конечно, их специфики), мы рассматриваем ее как наиболее эффективную в наших конкретных условиях, как очень важный и определяющий элемент нашей жизни.

Здесь, наверное, не место, да и не время еще вспоминать о "внешних" и "внутренних" сложных и тягостных моментах в жизни Андрея Михайловича, особенно в последние годы; к тому же, как показал уже десятилетний опыт, многие проблемы и неприятности, с которыми сталкивались Андрей Михайлович и институт в 1970-1977 годы, не связаны прямо с его личными чертами и особенностями.

В последние годы усилия Андрея Михайловича в области физики высоких энергий концентрировались на поиске путей cоздания комплексов со встречными пучками на сверхвысокие энергии. Было продумано и обсуждено множество подходов и конкретных решений. Многие из них пришлось отбросить как нереальные или недостаточно эффективные, но даже и они внесли свой вклад в наше продвижение в этом магистральном направлении.

Главным итогом многолетних усилий явился метод встречных линейных электрон-позитронных пучков (проект ВЛЭПП). Уже в середине 60-х годов в Институте "рисовались" и оценивались возможности получения встречных соударений на линейных ускорителях (именно такой вариант сейчас осуществляется в Стэнфорде), а в 1971 году на Международном семинаре по перспективам физики высоких энергий в Швейцарии в докладе института обсуждались пути реализации настоящих линейных встречных пучков. К сожалению, проект ВЭПП, автором доклада о котором был и Андрей Михайлович, институт предоставил уже без него в 1978 году на Международном семинаре в Новосибирске, посвященном 60-летию Андрея Михайловича. Этот проект является на обозримое будущее главным делом нашего Института в области физики элементарных частиц.

На этом нужно пока поставить точку. Множество вопросов - научных, житейских, всяких - и среди них важнейший вопрос о соотношении и единстве фундаментальных исследований и прикладных работ, о народнохозяйственной деятельности Института - осталось даже незатронутым. Я очень надеюсь коснуться их в сборнике, посвященном следующему юбилею Андрея Михайловича.

Андрей Михайлович - фигура крупная, незаурядная, очень интересная, остроумная. Мои самые яркие впечатления о нем относятся к тому времени, когда мы были "пацанами". В то время он был существенно старше нас, ему - 40, нам - по 23 года, мы смотрели на него как на патриарха. Первые встречи запомнились как небольшие, но очень яркие эпизоды. Однажды Стефановский, Родионов и я оказались в одной компании в столовой вместе с Андреем Михайловичем. У Стефановского я начинал работу в Москве в Курчатовском институте в здании бывшей поликлиники. Тогда мы занимались единой наукой - физика плазмы и физика ускорителей были совмещены. Мы работали над ускорением электронов из плазмы. После обеда мы увидели в здании объявление о каком-то семинаре. Стефановский спрашивает:

- Андрей Михайлович, Вы идете на семинар?

- Да, конечно.

Мы перешли в другое здание, устроились в конференц-зале, сидим. "А кто докладчик?" - спрашивает Будкер. И вдруг слышит:

- Вы, Андрей Михайлович.

Он не растерялся, вышел к столу и стал очень увлекательно о чем-то рассказывать. Содержание уже не помню, но впечатление осталось удивительное! Это было 1 апреля.

То, что Андрей Михайлович старался держать молодежь возле себя - известно. Мы представляли второй набор "нэтинских" инженеров-электрофизиков (А.М.Будкер говорил, что нужны научные лаборанты при физиках). В конференцзале у нас состоялась первая встреча с А.М.Будкером. Он сказал: "Заниматься физикой вы не будете. Нам лаборантов не хватает, но лаборантов научных. Кто хочет физикой заниматься, пусть идет в университет". Он оказался прав, я стал не физиком, а научным лаборантом.

Всем известно, что Андрей Михайлович был очень увлекающейся личностью. С каким нетерпением он ждал, получится или не получится электронное охлаждение! Не только участники, но и заинтересованные болельщики знали, что там была тяжелая стадия. Он даже откомандировал ведущего плазменного теоретика разобраться, в чем дело. Но справились сами, получили первый эффект. Там была знаменитая кривая - два минимума, максимум посредине. Это произошло в ночную смену, я тут же побежал за круглый стол с радостным известием. Но А.М.Будкер охладил меня:

- Подожди, подожди, это только первый намек.

Для меня это был урок: не проверив, не убедившись - не вылезай раньше времени.

...В институте ждали генерала Шарля де Голля, и все, конечно, хотели увидеть Президента Франции. Как раз выдался солнечный яркий день, и сотрудники открыли окна, чтобы получше рассмотреть гостя. Окна нашей комнаты выходили как раз в сторону ияфовского "парадного подъезда", и мы тоже надеялись увидеть генерала. Но начальник отдела кадров Ядров приказал закрыть все окна - дабы обезопасить правительственную делегацию: вдруг кто-то что-нибудь бросит?

А.М.Будкер был на приеме и приехал чуть раньше, чтобы встретить гостя в институте первым. Подъезжает он к ИЯФу и видит закрытые окна и людей, стоящих за ними. Андрей Михайлович остановился и машет руками. Сначала никто ничего не понял, а потом сообразили - он хотел, чтобы все открыли окна. И конечно же, все окна немедленно распахнулись. Институт сразу ожил! Это была естественная человеческая реакция Андрея Михайловича. Вряд ли он осознавал последствия своего поступка - ведь закрыли окна по требованию органов безопасности...

В 1956 году мы пришли в Курчатовский институт на практику, было нас шесть человек. В ноябре 1957 года подошло время распределения и защиты дипломов. Накануне - это были как раз ноябрьские праздники - мы поехали в турпоход. На обратном пути на станции Победа Киевской ж.д. завязалась драка с местной молодежью, и нас там сильно побили. На работу пришли с разбитыми физиономиями. Андрей Михайлович спрашивает, что случилось, мы рассказали. Его реакция была неожиданной, он сказал:

- В следующее воскресенье поедем на эту станцию их бить!

А для меня последствия этой драки тоже были неожиданные. Через две недели было назначено распределение. У меня руководителем был Слава Родионов. Он прекрасный ученый, но в это время делал свою кандидатскую диссертацию и, похоже, совсем забыл, что я его дипломник. Андрей Михайлович собрал всех в кабинете и говорит:

- Этого оставляем, этого оставляем. А где же Григорий, у которого морда побитая?

Вот так, если бы не эта драка, то неизвестно, остался ли бы я здесь или нет.

Впервые я увидел Андрея Михайловича, будучи студентом Московского университета. Это было зимой 1957 года, на физическом факультете появилось объявление о выступлении А.М.Будкера на тему: "Релятивистский стабилизированный пучок". Мы уже знали, что создается Сибирское отделение и что А.М.Будкер организует новый институт, в котором будут заниматься экспериментами на встречных пучках. Встречные пучки - это фантастика! Большая физическая аудитория была забита до отказа. Энергично вошел Андрей Михайлович, очень быстро овладел вниманием аудитории. Рассказывал он интересно, а конец его выступления был посвящен организации нового института в Новосибирске. Я решил поступить в этот институт, заниматься экспериментами на встречных пучках.

...Как сказка вспоминается организация работы отдела снабжения. Физиков тогда было немного, каждое утро материально ответственная обходила каждого из нас и спрашивала, что нам нужно. Если вещь была легкой, то она сама и приносила, если тяжелая - приносили мы сами.

Был в ИЯФе период борьбы с использованием спирта не по назначению. В Курчатовском институте это была валюта, и А.М.Будкер очень не хотел, чтобы мы, переезжая в Новосибирск, эти "традиции" перенесли сюда. Поэтому в ИЯФе ни один из физиков не мог в свою лабораторию выписать спирт. Если нам нужно было что-то помыть, звонили в отдел техники безопасности, и к нам приходил Тимон Тимонович с бидончиком спирта.

На всю жизнь запомнил я напутствие, которое давал нам Андрей Михайлович, когда мы ехали отбирать талантливых ребят на олимпиадах. Он говорил:

- Постарайтесь отделить то, что лежит на поверхности - внешний вид, культуру поведения - от глубины понимания ими физических проблем, стремитесь определить его реальные способности. И ни в коем случае не уроните авторитет учителя. Помните, учитель делает великое дело - он просвещает, он поднимает уровень культуры.

В 1975 году в ТБК был банкет по поводу защиты докторских. Но начало банкета затягивалось - не было А.М.Будкера. Меня попросили за ним съездить. А я жил тогда на улице Академической, и у меня был "Запорожец", который, как велосипед, все время стоял у подъезда. Признаюсь, я уже выпил граммов сто и ехать мне совсем не хотелось. "Да это близко", - уговаривают меня. Пришлось ехать. Вместе с Эмилем Трахтенбергом подъезжаем к коттеджу. Идет дождь, просто ливень, выходят Алла Александровна с Андреем Михайловичем. Мы их усадили, А.М.Будкер и говорит:

- Вы знаете, я первый раз еду на "Запорожце".

Пока мы ехали, он успел рассказать, что, оказывается, первый отечественный "Москвич" тоже был с двумя дверцами. Главный конструктор и его водитель приехали в Кремль, вышел И.В.Сталин, чтобы посмотреть новую машину, изъявил желание проехать вокруг Кремля. Остановились, в машине тишина - "отец народов" молчит. Кто-то робко спросил: "Может нам выйти?" И.В.Сталин говорит: "Вы выходите, а я немного покатаюсь". А дверцы-то две. После этого появился "Москвич" с четырьмя дверцами, а сзади запасное колесо. Мы приехали, мой "Запорожец" остался у ТБК, поэтому назад везти Андрея Михайловича опять пришлось мне. На обратном пути он меня спрашивает: "Ты где работаешь?" Я ответил, что у А.Н.Скринского.

- А у него все алкоголики?

С тех пор я бросил пить.

Будкеровское напутствие я запомнил на всю жизнь. Мы готовились к проведению очередной олимпиады, и Андрей Михайлович сказал нам: "Вы все молодые, образованные, толковые, едете отбирать способных ребят. И, может быть, вам покажется, что где-то учителя преподают не так, как нужно, но никогда не высказывайте этого мнения. Помните, что вы приехали и уехали, а учителя там останутся, им работать дальше". Надо сказать, что прошло много лет, а я это до сих пор помню.

В 1960-х годах мы были совсем молодыми. Уже при первой встрече А.М.Будкер произвел на нас неизгладимое впечатление прежде всего своим умением говорить. Его выступления были яркими, образными и, кстати, анекдоты всегда были к месту.

Андрей Михайлович очень много внимания уделял производству. Заведующие лабораториями, руководители КБ - тогда тоже еще молодые ребята - работали в тесном сотрудничестве, и экспериментальное производство было неплохо оснащено. А.М.Будкер говорил, что физика - это здорово, но без экспериментального производства мы - ничто. Мне нравилось, как он выступал на ученых советах - всегда подчеркивал, что мы все делаем одно дело. Это была своего рода ияфовская идеология.

А.М.Будкер на одном из заседаний произнес знаменитую фразу. Он сказал: "Научное сообщество института - это десятка, все научные подразделения - единица, а вспомогательные подразделения - ноль". Это подействовало очень отрезвляюще.

		Всегда оставаться оптимистом [воспоминания о Г.И.Будкере] // Выпускники МГУ в Новосибирском научном центре СО РАН. 1957-2007. - Новосибирск: Гео, 2007. - С.84-92.

ОГЛАВЛЕНИЕ