Л.Д.Ландау (1908 - 1968) К 100-летию со дня рождения Бессараб М. Страницы жизни Ландау / Бессараб М. - М: Моск. рабочий, 1971. - 136 с. http://www.ega-math.narod.ru/Landau/Dau1971.htm

Оглавление

Институт физических проблем с момента своего возникновения связан с именем академика Капицы.

«Осенью 1934 года, когда я, как обычно, поехал в Советский Союз, чтобы повидать мать и друзей, и был совершенно неожиданно для меня лишен возможности вернуться в Кембридж, я в последний раз видел Резерфорда и больше не слышал его голоса и смеха», – пишет Петр Леонидович Капица в своих воспоминаниях, опубликованных в 1966 году в журнале «Новый мир».

Капицу оставили в Москве для организации нового физического института.

Место для института было выбрано на редкость удачное: старинный парк на высоком берегу Москвы-реки, в самом начале Воробьевского шоссе.

Здесь вырос целый комплекс домов строгой архитектуры: главный корпус, лаборатории, мастерские, особняк директора и длинный, двухэтажный дом для сотрудников, глядящий на Калужское шоссе. По другую сторону улицы – там, где сейчас витрины Дома обуви, – был пустырь. За ним деревянные дома совсем по-деревенски вытянулись вдоль дороги, дальше шли огороды. По утрам молочница спешила через дорогу с парным молоком.

Из Англии в Институт физических проблем прибыло первоклассное оборудование Монд-лаборатории, построенной Резерфордом в 1933 году специально для Капицы. Советское правительство купило это оборудование за 30 тысяч фунтов стерлингов. Сотрудники Резерфорда недоумевали: как он мог отправить в Москву уникальнейшие приборы, с которыми раньше не согласился бы расстаться ни за какие деньги. А Эрнесту Резерфорду, как истинному ученому, важно было не то, где находится оборудование – в Англии или в Советском Союзе, – а то, что интересы науки требуют продолжения начатых Капицей экспериментов. Если Капица не может приехать в лабораторию Резерфорда, пусть лаборатория Резерфорда едет к Капице.

Капица оказался талантливым организатором. Он выискивал для своего института лучших специалистов, создавал им все условия для работы, был строг и требователен.

О том, что это были за специалисты, можно судить хотя бы по мастеру Александру Васильевичу Петушкову.

Ни для кого не секрет, что есть опыты, успех которых зависит от того, сумеет стеклодув сделать нужный прибор или нет. Работая с жидким гелием, Петр Леонидович не мог довести до конца опыт потому, что гелий испарялся прежде, чем он успевал опыт закончить. Работы велись в четырехстенном цилиндрическом дьюаре.

– А что, если сделать шаровой дьюар? – предложил Петушков.

– Это, конечно, прекратило бы наши мучения, гелий не испарялся бы так быстро, – ответил Петр Леонидович, – да только удастся ли?

Цилиндрический четырехстенный дьюар – тончайший прибор, просветы между стеклами малы, а допуски не превышают полумиллиметра. Но цилиндры можно сначала сделать, а потом уже вставить один в другой и спаять, а вот выдуть один в другом четыре стеклянных шара дьюара трехлитрового объема – задача почти невыполнимая.

Однако Петушков изготовил уникальный шаровой четырехстенный дьюар, и Петр Леонидович блестяще закончил эксперимент.

Не раз заводы просили Институт физических проблем откомандировать в помощь инженерам, не сумевшим наладить выпуск сложной продукции, не кандидата или доктора наук, а мастера-стеклодува Александра Васильевича Петушкова. И не было случая, чтобы он не справился с работой, как бы сложна она ни была.

Жизнь в институте била ключом, работать здесь было интересно. Дау повезло, что он попал в Капичник (так называли институт его сотрудники).

– Без экспериментаторов теоретики скисают, – часто повторял он.

Он довольно быстро освоился на новом месте. Ему дали жилье в доме при институте. Здесь все было устроено на английский лад: квартира – в два этажа, в верхние комнаты ведет дубовая лестница, в гостиной камин. Стол, стулья, тахта, низенький столик, несколько забавных игрушек – вот и вся обстановка.

В одной квартире с Ландау поселился Коля Алексеевский, молодой физик-экспериментатор, знакомый еще по Харькову. Дау много работал, ему нравился институт, но он тосковал о харьковских друзьях и о Коре. При всей своей нелюбви к эпистолярному творчеству, он писал ей очень часто.

В 1937 году Ландау публикует две работы, посвященные теории фазовых переходов, – «Теория фазовых переходов» и «К теории фазовых переходов». Вопрос о фазовых переходах был запутан. Не было ясности даже в том, возможен или нет непрерывный переход из жидкого состояния в кристаллическое. Ландау впервые отметил тот факт, что понятие фазового перехода в твердом теле неразрывно связано с изменением симметрии тела, а потому фазовый переход не может быть непрерывным, и обязательно должна существовать точка перехода, где симметрия меняется скачком.

Это изменение симметрии может быть связано со скачкообразным изменением состояния тела, а может происходить в условиях, когда состояние тела меняется непрерывно. В первом случае мы имеем дело с обычным фазовым переходом, связанным с выделением теплоты, изменением объема и т.д. Однако наибольший интерес представляет второй случай, названный впоследствии переходом второго рода. При этом переходе не выделяется скрытая теплота, и объем меняется непрерывно. К моменту написания работ Л. Д. Ландау такие переходы были известны (например, переход ферромагнетика в парамагнитное состояние, некоторые структурные переходы кристаллов).

В своих работах Ландау детально исследовал фазовые переходы второго рода. При этом было выяснено, что во всех случаях такого перехода тело может быть охарактеризовано некоторым параметром, отличным от нуля ниже точки перехода и равным нулю выше этой точки. Было показано, что в точке перехода действительно должен непрерывным образом меняться объем тела и не должна выделяться скрытая теплота. В то же время теплоемкость, сжимаемость, коэффициент температурного расширения и т.п. должны испытывать скачки.

Наиболее интересное явление представляет собой скачок теплоемкости, установленный Ландау еще в 1935 году. Ландау выяснил, что теплоемкость всегда больше в менее симметричной фазе, которая почти во всех случаях соответствует более низкой температуре. В точке фазового перехода второго рода возможны далеко не все случаи изменения симметрии. В частности, переход между твердым и жидким состоянием может быть только обычным фазовым переходом первого рода.

В последующие годы теория фазовых переходов второго рода получила широкое применение, главным образом, для изучения конкретных типов переходов в твердых телах. Сюда относятся исследования Е. М. Лифшица по структурным переходам в кристаллах, теория сегнетоэлектрического перехода В. Л. Гинзбурга и работы И. Е. Дзялошинского по теории антиферромагнетизма.

Кроме построения теории фазовых переходов второго рода Л. Д. Ландау получил ряд других важных результатов относительно фазовых превращений и симметрии тел. Им был изучен вопрос о пересечении различных кривых перехода, рассмотрены свойства жидких кристаллов, показана невозможность существования одномерных и двумерных кристаллов.

В том же 1937 году Лев Давидович пишет работу «К статистической теории ядер». В этой работе получен ряд важных соотношений, характеризующих тяжелые ядра.

На возможность применения к ядру статистических методов впервые указали Я. И. Френкель и Нильс Бор. Исходя из этой идеи, Г. Бете исследовал распределение ядерных уровней по энергиям. Однако при этом Бете рассматривал ядро как идеальный газ, что заведомо неверно вследствие сильного взаимодействия частиц в ядре. В действительности ядро следовало рассматривать как квантовую жидкость. Этот подход и был применен в работе Л. Д. Ландау.

В первой части работы была выведена общая формула для распределения энергетических уровней в ядре, а также формула распределения уровней для состояний с определенным вращательным моментом. Особо рассмотрен случай столкновения ядра с нейтроном.

Наиболее интересна вторая часть работы, где впервые была выведена формула, связывающая расстояние между уровнями ядра с так называемой нейтронной шириной, определяющей вероятность излучения нейтрона.

Аналогичная формула была получена и для случая распада ядра с вылетом не нейтрона, а протона или альфа-частицы.

Исследования Л. Д. Ландау по статистической теории ядер были продолжены рядом авторов (Вейскопф и др.) и изложены во всех книгах по ядерной физике.

В 1938 году Л. Д. Ландау совместно с Ю. Б. Румером построил теорию электронных ливней в космических лучах.

Идея о том, что так называемые ливни в космических лучах представляют собой размножающиеся потоки электронов и позитронов, незадолго до этого была высказана Баба и Гайтлером, а также Карлсоном и Оппенгеймером. Согласно концепции этих авторов, размножение электронов и позитронов происходит благодаря тормозному излучению фотонов заряженными частицами, которые, в свою очередь, превращаются в электронно-позитронные пары.

Статья Л. Д. Ландау и Ю. Б. Румера «Лавинная теория электронных ливней» – пример прямого и в то же время исключительно изящного подхода к вопросу. Соавторы получили уравнения, которые связывают изменения чисел электронов, позитронов и фотонов на единице длины с эффективными сечениями тормозного излучения. Был получен ряд интересных соотношений, как, например, зависимость числа частиц в ливне от глубины проникновения для любой заданной начальной энергии, энергетическое распределение на заданной глубине, а также рассмотрен вопрос о переходе ливня из воздуха в другие среды.

В последующих работах Ландау нашел угловое распределение частиц в ливне, вычислил ширину ливня и рассмотрел вопрос о вторичных ливнях, вызванных мезонами.

Результаты каскадной теории ливней были проверены в многочисленных экспериментах и явились важным этапом в изучении космических лучей.

Работа в Институте физических проблем целиком захватила Дау. В институте царила деловая атмосфера. Она помогла Ландау создать одну из лучших его работ, посвященную проблеме сверхтекучести жидкого гелия.

В 1937 году Петр Леонидович Капица обнаружил у гелия парадоксальное свойство: при охлаждении до температур, близких к абсолютному нулю, жидкий гелий не только не становится твердым, но теряет вязкость, переходя в состояние сверхтекучести. Абсолютный нуль – температура, при которой хаотическое движение атомов прекращается. Следовательно, при абсолютном нуле все тела должны быть твердыми. Жидкий гелий – единственное вещество, которое не затвердевает при абсолютном нуле.

Попытки построить теорию сверхтекучести оставались неудачными до тех пор, пока объяснить явление сверхтекучести не взялся Ландау. Он доказал, что состояние тела может меняться без поглощения или выделения тепла. Бурно кипящий при нормальном давлении гелий-I при абсолютном нуле переходит в новую модификацию – спокойный сверхтекучий гелий-II. Ландау применил к гелию-II квантовую теорию, объяснившую все явления сверхтекучести: в жидком гелии при температуре близ абсолютного нуля часть жидкости не сохраняет теплового движения. Но это невероятно! Ведь атомы жидкого гелия одни и те же. Одно вещество ведет себя так, словно оно состоит из двух компонентов!

Один из компонентов гелия-II Ландау назвал сверхтекучим, ибо вязкость его равна нулю, другой – нормальным. Поразительно то, что сверхтекучий, движущийся компонент не переносит никакого тепла – оно остается как бы оторванным от массы вещества, выделенным в чистом виде: сверхтекучая часть жидкости может уйти, а ее нормальный компонент, то есть тепло, останется. Предсказания теории Ландау подтвердились многочисленными экспериментами. В частности, в опыте Доунта и Мендельсона из предельно узкой щели вытекала жидкость более низкой, чем в сосуде, температуры. Тайна жидкого гелия была разгадана.

Теория сверхтекучести создавалась с перерывом: в конце мая 1938 года Ландау арестовали. «По нелепому доносу, – писал он в «Комсомольской правде» 8 июля 1964 года, – я был арестован. Меня обвинили в том, что я немецкий шпион. Сейчас это иногда кажется мне даже забавным, но тогда, поверьте, было совсем не до смеха. Год я провел в тюрьме, и было ясно, что даже еще на полгода меня не хватит: я просто умирал. Капица поехал в Кремль и заявил, что он требует моего освобождения, а в противном случае будет вынужден оставить институт. Меня освободили. Вряд ли надо говорить, что для подобного поступка в те годы требовались немалое мужество, большая человечность и кристальная честность».

Целый год он не мог звонить и писать Коре. Она ждала. И вот ночью в квартире на улице Дарвина раздался звонок. К телефону подошла Татьяна Ивановна, Корина мать. Через минуту плачущая, улыбающаяся, счастливая Кора услышала родной голос:

– Коруша, приезжай.

Был канун майских праздников 1939 года. Кора взяла отпуск на кондитерской фабрике, где работала инженером-технологом, и вылетела в Москву.

Праздники промчались быстро, Кора уехала домой, и Дау почувствовал себя страшно одиноким.

Летом он поехал на Кавказ. Вид у него был неважный: ввалившиеся щеки, неестественная бледность. Однажды в Теберде он нарядился привидением. Смотреть на него было жутко.

Каждую минуту он думал о Коре:

В одном из писем у Дау вырвалось признание, которое проливает свет на всю его сознательную жизнь. Только один раз у него вырвалось такое признание, один-единственный раз, но этого достаточно, чтобы понять, какого огромного, доходящего до границы человеческих сил напряжения стоила ему творческая работа:

Стало очевидно, что они не должны жить в разлуке. Иногда ему удавалось вырваться в Харьков, но потом он снова возвращался в свою холостяцкую московскую квартиру. Он пишет ей все чаще и чаще. В письмах – грусть и тоска, они полны любви, тревоги и нежности. 10 августа 1940 года он пишет:

14 августа новое письмо:

Следом за письмом летит телеграмма:

Ей нелегко было расставаться со своей фабрикой, но осенью 1940 года она оставила Харьков и переехала в Москву. Поселились Ландау в одной квартире с Евгением Михайловичем Лифшицем, который тоже перешел в Институт физических проблем. Женитьбе Дау очень обрадовалась его мать. Любовь Вениаминовна боялась, что сын с его заумными теориями вообще никогда не женится. Она любила приезжать к молодоженам и с необыкновенной добротой относилась к своей невестке. Когда сын уходил на службу, Любовь Вениаминовна рассказывала Коре о его детстве, о том, что перед числами он благоговел так же, как начинающий поэт перед стихами и рифмами.

Накануне войны Любовь Вениаминовна умерла. Дау был вне себя от горя. Он вернулся с похорон постаревшим на десять лет. Кора подумала, что некоторое время Дау не сможет работать, но в четверг без пяти одиннадцать он, как всегда, вышел из дому, и семинар начался без опоздания. Он знал, что многие приезжают на семинар из других городов.

К этому времени труды Ландау стали настолько популярны, что иногородние профессора начали посылать к нему учеников. Осенью 1940 года в Москву приехали два студента-пятикурсника Днепропетровского университета. Поздоровавшись с молодыми людьми, Ландау повел их в свой кабинет на второй этаж, продиктовал каждому по интегралу и куда-то ушел. Через час Дау впорхнул в комнату и в одну секунду оценил ситуацию: один новенький все решил, у второго ничего не получалось. Фамилия первого была Халатников. Блестяще сдав в феврале–марте 1941 года теоретический минимум, он стал полноправным участником семинаров Льва Давидовича ².

Немногим раньше Халатникова в Капичнике появился талантливый юноша Аркадий Мигдал. Он подошел к Льву Давидовичу в перерыве между заседаниями выездной научной конференции и спросил, можно ли показать ему свои работы. Профессор приветливо смотрел на него:

– Приезжайте в Москву. Если вам негде остановиться, направляйтесь прямо ко мне. Буду очень рад.

Мигдал воспользовался приглашением. Работы его так понравились профессору, что он был освобожден от сдачи теоретического минимума и сразу зачислен в семинар.

Участников семинара год от году становилось все больше: Я. А. Смородинский, которого Дау знал с юности, Л. П. Питаевский, И. Е. Дзялошинский, И. М. Шмушкевич, С. С. Гернштейн, А. А. Веденов... Всех не перечислишь.

Известность не изменила характера Дау. Любой мог поговорить, посоветоваться с ним. Невозможно было представить себе профессора Ландау важничающим.

Вскочив с постели, Дау стремился поскорее покончить со всеми утренними делами. Чисто выбритый, он садился к столу: в левой руке газета, в правой вилка или ложка. Утренние газеты просматривались очень внимательно, ничего интересного не пропускалось.

Вот он выходит из дому. На соседнем крыльце появляется жена Шальникова – Ольга Григорьевна. Поклонившись соседке, Дау спрашивает у нее, не проспал ли Шура. Не успевает Ольга Григорьевна ответить, как из подъезда выбегает Александр Иосифович, и друзья отправляются в институт. Дау очень любит Шуру и, говоря о нем, часто вспоминает четверостишие их однокурсницы Женечки Канегизер:

Не плечист, зато речист,

Сердцем нежен, духом чист.

Просто грех о нем злословить –

Шура Шальников.

Вот Ландау заглядывает в комнату теоретиков и останавливается в дверях. Увидел на столе Петра Леонидовича Капицы новый прибор:

– Какой красивый прибор!

Прибор его любимого цвета – красного.

Две молоденькие аспирантки с невероятно серьезным видом что-то пишут. Дау подходит, секунду вникает в суть их работы и весело хмыкает.

– Лев Давидович, разве неправильно? – вспыхивают девушки.

– Учеба – любимое занятие женщины. Я не принадлежу к числу мужчин, которые сильный пол ставят выше слабого. Однако, если бы у меня было столько забот, сколько у вас, я бы никогда не стал физиком, – отвечает Дау и исчезает так же внезапно, как появился.

Аспирантки хохочут.

Во дворе Института физических проблем, прямо против окон жилого корпуса, устроены теннисные корты. Дау очень любит теннис. Чаще всего его партнер – Александр Шальников.

– Дау, а почему ты прижимаешь ракетку к плечу? – кричит он.

– А мне так удобнее, – невозмутимо отвечает Дау.

Низенький Шальников и высокий Дау – весьма живописная пара. Они беспрестанно друг над другом подшучивают. Это подшучиванье превратилось в своеобразную игру. Можно было удивляться их постоянной готовности парировать очередной выпад противника.

Однажды Ландау навестил старенький гимназический учитель. Лев Давидович с любовью смотрел на высокого старика со строгой белой бородкой. Учитель на радостях прослезился. Дау не знал, куда усадить гостя, он весь расплылся в улыбке, когда учитель, немного успокоившись, сказал:

– Лев Давидович, только теперь я могу честно сознаться, как я боялся тебя, то есть вас... – Ландау сделал рукой протестующий знак, – тебя спрашивать. Ведь я иногда не мог понять, как, каким способом ты решаешь задачи. Вот ученик был, так ученик...

1941 год. Война. Институт физических проблем эвакуировался в Казань. Вместе с коллегами профессор Ландау выполнял спецзадания. Может быть, он участвовал в создании знаменитой «катюши», сыгравшей славную роль в Великой Отечественной войне, или какого-либо другого вида оружия? Когда его спрашивали об этом, он только улыбался в ответ. «Ландау помог поднять советскую физику на невиданную высоту, и он был в значительной степени повинен в том потрясении, которое произошло в Соединенных Штатах, когда Россия стремительно обогнала всех в производстве водородной бомбы» – подобные заявления зарубежной прессы Ландау отказывался комментировать.

Позднее, в февральском номере американского журнала «Fortune» за 1957 год, появилась небольшая заметка:

«По крайней мере один из представителей Советской России войдет в список десяти лучших физиков-теоретиков мира – речь идет о Л. Д. Ландау, 49 лет, который, по-видимому, внес более крупный вклад в более широкий круг теоретических проблем, чем кто-либо другой из ныне живущих людей. Он является авторитетом в области физики высоких энергий, низких температур, твердого тела и даже в области гидродинамики. После войны выяснилось, что в 1941 году он открыто опубликовал теорию гидродинамических явлений, которая два года спустя стала темой секретного английского издания, считавшего ее оригинальной».

Однажды кто-то из военных рассказал ученым о пятнадцатилетнем мальчике Виле Чикмакове, судьба которого напоминает судьбу Пети Ростова. Немцы двигались к Севастополю, а Виля не брали в комсомольский партизанский отряд: мал еще. Он не отставал от секретаря горкома комсомола, пока не был записан в отряд. В первом же бою у Байдарских ворот, едва завидев немцев, Виль выскочил из окопа и бросился навстречу врагу. Он не успел сделать ни одного выстрела – был убит наповал. За ним поднялись все, и атака была отбита. Немцы отступили.

– Жалко как, – сказал один из присутствующих, – и не жил совсем. Бессмысленная гибель.

– Нет, не бессмысленная, – возразил Дау. – Только так и можно победить в этой войне.

В конце войны, уже после возвращения из Казани, Дау достал где-то сборник стихов Константина Симонова – небольшую книгу в ярком синем переплете. Скоро он знал на память почти все стихи из этой книги. Двух дней кряду не проходило, чтобы он не прочел наизусть какого-нибудь стихотворения.

Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,

Как шли бесконечные, злые дожди...

Он читал, не пропуская ни строчки, с начала до конца в неизменном ритме, монотонно, нараспев. Читал подолгу и с таким самозабвением, как читают только поэты. Не изменяя своей старой любви – Лермонтову, не забывая блоковского «О доблестях, о подвигах, о славе», во время войны он больше читал Симонова: его поэзия в те годы была ближе всего его душе.

С 1943 по 1947 год Лев Давидович преподает на кафедре физики низких температур Московского государственного университета, с 1947 по 1950 год – на кафедре общей физики Московского физико-технического института. В связи с работой над книгой «Механика сплошных сред», изданной в 1944 году, в этот период он интенсивно занимается проблемами гидродинамики, в частности разрывами и турбулентностью. Одна из наиболее существенных работ в этой области – «Об ударных волнах на далеких расстояниях от места их возникновения» (1945 г.) – посвящена исследованию ударных волн на больших расстояниях от источника. Ландау показал, что на больших расстояниях от тела, движущегося со сверхзвуковой скоростью, существуют в действительности не одна, а две ударные волны, следующие одна за другой. В первой волне давление испытывает скачок вверх. Затем следует область постепенного уменьшения давления, где сгущение сменяется разрежением, после чего давление вновь возрастает скачком во второй ударной волне. В работе определены форма профиля волн и закон убывания их интенсивности.

В эти же годы создается работа по теории медленного горения («К теории медленного горения», 1944 г.), где описано условие устойчивости режима горения, при котором передача тепла от продуктов горения к несгоревшему газу происходит благодаря теплопроводности.

Тогда же решена задача о затопленной струе («Об одном новом точном решении уравнений Навье–Стокса», 1944 г.) и написана работа «К проблеме турбулентности» (1944 г.), где Ландау нашел совершенно новый подход к этой проблеме.

В 1945 году Л. Д. Ландау и К. П. Станюкович написали ряд работ, посвященных теории детонации взрывчатых веществ.

В 1946 году Ландау создал теорию колебаний электронной плазмы – ионизированного газа, четвертого состояния вещества. И солнце, и звезды – это плазма. С плазмой связана проблема получения управляемых термоядерных реакций. Поэтому она и привлекает такое внимание ученых.

До Ландау проблема плазмы была настолько запутана, что казалась неразрешимой. Особенностью плазмы является то, что в ней проявляются плазменные колебания, отличные от обычного звука и чем-то напоминающие второй звук в жидком гелии. В воздухе звук передается путем соударения молекул. Длина их пробега при атмосферном давлении – около 10^–5 см. Допустим, что мы посылаем волны, которые делаются короче и короче. Когда длина волны становится сравнимой с длиной пробега молекул, волны начинают сильно затухать и в конце концов не будут распространяться.

Ландау впервые выяснил, что в разреженной плазме соударений нет, а затухание волн происходит. Так в чем же здесь дело? Электроны в плазме движутся хаотически и имеют разные скорости. Среди них есть и такие, которые движутся вместе с плазменной волной, т.е. скорость их такова, что они перемещаются лишь вдоль фронта волны, не отставая и не обгоняя ее. Эти электроны находятся все время под действием одного и того же электрического поля и поэтому начинают ускоряться или замедляться, одним словом, отбирают у волны заметную долю ее энергии. Физики назвали этот эффект «затуханием Ландау».

Для управляемых термоядерных реакций требуется нагреть плазму. Ее нагревают, используя «затухание Ландау».

1946 год был для Ландау счастливым. 30 ноября 1946 года он избран действительным членом Академии наук СССР. Кандидатуру его поддержал Сергей Иванович Вавилов, президент Академии наук, талантливый физик-экспериментатор. Льву Давидовичу была присуждена Государственная премия за работы по теории фазовых переходов и теории сверхтекучести.

К Ландау по-прежнему приходило множество студентов и аспирантов. Как-то утром в квартире его раздался звонок. Кора открыла. На пороге стоял розовощекий круглолицый мальчик.

– Ты к кому, детка? – спросила Кора.

– К Льву Давидовичу.

– А как тебя зовут?

– Алеша.

– Дау, к тебе!

Алеша Абрикосов поздоровался с профессором и сказал, что он студент третьего курса физфака.

– Ручка у вас есть? – спросил Ландау. – Запишите, пожалуйста, интеграл.

Он продиктовал интеграл и вышел. Через некоторое время он вернулся. Дау остался очень доволен учеником: на листе бумаги он записал фамилию кандидата в свой семинар и условным значком поставил ему оценку. Потом он предложил Абрикосову программу теоретического минимума. Но Алеша сказал, что собирается стать экспериментатором.

– Это вам не помешает, – возразил Ландау.

Вскоре Алеша начал выступать на семинаре Ландау. Теперь он решил стать теоретиком. Через восемнадцать лет Лев Давидович голосовал за своего ученика на выборах в Академию наук СССР.

Сколько нервов, времени и сил стоил ему каждый ученик! Надо было научить его работать, научить беречь время, приучить к самостоятельности. Самые ценные для творческого работника утренние часы он отдавал ученикам. Если студенту удавалось созвониться с Ландау до полудня, он встречался с ним в тот же день. На звонки после полудня профессор отвечал: «Приходите завтра утром». Карену Тер-Мартиросяну, который, готовясь к экзамену, набрался храбрости позвонить ему, Дау сказал:

– Зайдите в девять. Я должен иметь совершенно ясную голову, чтобы говорить на научные темы.

Экзамены теоретического минимума он, как правило, принимал тоже утром.

– Главное в жизни – правда, и во имя правды человек должен быть беспощаден к самому себе. Правда и труд. Бойтесь растратить отпущенное вам время на мелкие, недостойные человека дела, – говорил Лев Давидович ученикам.

Однажды один из его учеников стал защищать в споре некоего «талантливого ленивца». Ландау вспыхнул:

– Но он за всю жизнь не сделал ничего полезного! Это же паразит. Вроде вши.

Когда что-нибудь не удавалось и приходилось исписывать горы бумаги, Лев Давидович вспоминал слова Эйнштейна: «Для нашей работы необходимы два условия: неустанная выдержка и готовность всегда выбросить за борт то, на что ты потратил так много времени и труда».

Исследования магнитных свойств сверхпроводников в начале 30-х годов привели ученых к мысли, что во всех случаях, за исключением цилиндра в продольном поле, переход из нормального состояния в сверхпроводящее осуществляется не скачком, а постепенно. Р. Пайерлс назвал состояние, в котором находится сверхпроводник в таком переходе, промежуточным.

В 1937 году, а затем в 1943 году Л. Д. Ландау детально разработал теорию промежуточного состояния. Он показал, что в этом состоянии сверхпроводник состоит из последовательных слоев нормальной и сверхпроводящей фаз, определил размеры и форму слоев в зависимости от внешнего поля, ввел понятие о поверхностном натяжении между нормальной и сверхпроводящей фазами. Существование слоев в сверхпроводниках было подтверждено экспериментом.

В 1950 году Л. Д. Ландау вместе с В. Л. Гинзбургом создали квази-макроскопическую теорию сверхпроводимости, которая позволила объяснить ряд существенных свойств сверхпроводников. Основываясь на уравнениях этой теории, А. А. Абрикосов построил теорию магнитных свойств сверхпроводящих сплавов, ввел понятие о двух родах сверхпроводников: с положительной и с отрицательной поверхностной энергией границы между фазами, и показал, что магнитное поле проникает в сверхпроводники второго рода постепенно, путем особых квантовых вихревых нитей.

Труд Ландау–Гинзбурга–Абрикосова продолжил Л. П. Горьков.

Свойства сверхпроводников второго рода заинтересовали физиков всего мира. Дело в том, что к таким сверхпроводникам относится большинство сверхпроводящих сплавов. Эти сплавы стали интенсивно использоваться для создания сверхпроводящих постоянных магнитов с большими полями (соленоиды с незатухающим током).

Теория Гинзбурга–Ландау–Абрикосова–Горькова (GLAG, как называют ее за рубежом) подверглась многочисленным экспериментальным проверкам, данные которых хорошо согласуются с теоретическими выводами.

В 40-е годы Ландау пишет несколько работ по различным вопросам электродинамики, создает теорию вязкости гелия-II и очень важную для физики космических лучей теорию множественного рождения частиц при столкновениях быстрых частиц.

В 1949 году Лев Давидович награжден орденом Ленина, ему присуждена Государственная премия II степени, а в 1953 году – Государственная премия I степени. Кроме того, «за исключительные заслуги перед государством при выполнении специального задания правительства» ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда.

За три месяца до избрания в академию у Ландау родился сын. От радости не сиделось дома, Дау носился по институту и всем сообщал:

– У меня родился сын!

Шальников советовал назвать мальчика Иваном. Но Дау дал своему сыну «лучшее из всех возможных имен» – Игорь. Лопнула еще одна «теория», которую Дау считал непогрешимой: раньше он говорил, что детей иметь нельзя – они мешают родителям заниматься делами. Надо было видеть, как Дау играл с малышом! Мальчик был толстый, краснощекий, с черными отцовскими глазами и льняными материнскими локонами. Едва научившись ходить, он с утра топал в отцовский кабинет, и через минуту там начиналась немыслимая возня.

Когда Гарик немного подрос, он перенял у отца потребность пошутить, рассказать что-нибудь веселое и часто задирал папу, который никогда не давал ему спуску. Однако Гарик не сдавался. Как-то он вернулся из зоомагазина, где покупал корм для рыбок, и сказал отцу:

– Я был в магазине, так там продавец, когда меня увидел, сразу сказал: «Наверное, твой папа гусь».

– Бедный ребенок, – с притворным сожалением ответил отец, – ты так похож на гуся!

– Пап, а помнишь, в Казани был такой случай. Ты стоял в кузове грузовика, Шальников резко дернул, и ты выпал из машины.

– Было такое.

– Как же это произошло?

– Я очень странно перевернулся в воздухе и стал на ноги.

– Обошлось не без крыльев, а? Так кто гусь, ты или я?

Высоко поднимая ноги, вытягивая носок, размахивая руками и строя немыслимые рожи, Дау появляется в кухне. Кухня в этом доме на редкость уютная, чистая, светлая. Это и столовая, и гостиная. Здесь царство жены Ландау. Целыми днями она заботится о том, чтобы этот взрослый ребенок – ее муж – был вовремя и вкусно накормлен, одет соответственно погоде. Если не уследишь, непременно вырядится во что-нибудь неподходящее. Однажды летом пригласили его на какой-то важный прием. Все явились в сюртуках и белых манишках, все чинно и благородно. Вдруг впорхнул Дау: клетчатая рубашечка, босоножки, глаза сияют, и улыбается так, словно он у себя дома – никакой солидности. Дау слаб здоровьем, а, работая, часами не отрывается от пера и бумаги. Иногда несколько раз приходится напоминать ему, что пора обедать. Часто за обедом взгляд у него отсутствующий и мысли где-то далеко...

Волей-неволей станешь заботиться о нем, как о ребенке. Только бы он мог спокойно заниматься своей наукой.

– Ты посмотри, что с чайником! – кричит он из кухни жене, очнувшись от задумчивости. – Что ты теперь будешь делать?

Из кипящего чайника летят брызги. Кора заслоняет руку газетой и выключает газ.

– Как просто! – удивляется Дау.

Однажды Кора спозаранок уехала на дачу, домой вернулась только к ночи. Дау она застала совсем больным.

– Надо вызвать врача, мне что-то нездоровится, – сказал он.

Кора разволновалась. Но когда она открыла холодильник, то увидела, что обед и ужин стоят нетронутыми. Поскорее накормила Дау, и он сразу выздоровел.

Как-то он уехал на конференцию в Ленинград. На следующий день она получила телеграмму:

Через час пришло второе послание:

Одна из самых излюбленных тем разговоров – любовь. Когда по вечерам к Коре заходят приятельницы, Дау сбегает вниз и с места в карьер осведомляется:

– О любви не будете говорить?

– Нет.

– А о чем? О платьях?

– Да.

– Неинтересно, – фыркает он и убегает к себе.

В научных спорах Дау так часто бывал прав, что усвоил безапелляционный тон в разговорах на любую тему. Это относится и к проблемам любви, о которой он так любит поговорить.

Иногда кто-нибудь из учеников не выдержит и переходит в атаку:

– Дау, я знаю, что вам ничего не стоит опровергнуть все мои доводы, здесь я и не пытаюсь спорить с вами, но есть вопросы, в которых я прав, а вы ошибаетесь. Ваше умственное превосходство не позволяет мне доказать свою правоту, однако объективная истина на моей стороне.

– Но что это за истина, которую нельзя доказать? – парирует Дау.

Дау выходит. Побежденный поднимает голову:

– Когда Дау занимается наукой, он теоретик, когда начинает думать о любви, в голове – кабак, – говорит он свидетелям сцены.

Зная о готовности своего патрона поговорить о любви, ученики то и дело затрагивают эту тему.

– Дау, как надо кончать роман? Как бы вы поступили, если бы разлюбили женщину?

– Я бы ей сказал, что я ее больше не люблю.

– Дау, вы жестокий человек.

– Я?! Но ведь это правда!

На следующий день Ландау бегает по институту и всех останавливает:

– Слыхали? X. сказал, что я жестокий человек!

Он всегда говорил жене о своих увлечениях. Вначале такая откровенность доставляла Коре много неприятных минут. Дау приходит домой и с сияющими от восторга глазами рассказывает, с какой хорошенькой девушкой только что познакомился. Она знала, что он никогда ее не обманывал, не лгал ей. Жена – друг, а другу можно рассказать все. Хотя в глубине души она не могла избавиться от ревности, но за четверть века совместной жизни Дау настолько «перевоспитал» ее, что она на все смотрела его глазами. Однажды она пожаловалась сестре:

– Ты понимаешь, какое безобразие! Девчонка назначила Дауньке свидание, а сама не пришла! Он два часа стоял на морозе, чуть воспаление легких не схватил!

Иногда Кора пыталась как-то повлиять на легкомысленного Дау.

– Чудесный человек, – вздыхая, говорит она об одном из близких знакомых. – Он никогда не изменял своей жене.

– Ну, это зря, – не задумываясь, выпаливает Дау. – Если мужчина такой лодырь, от него мало толку.

Казалось, всю жизнь ему не дают покоя лавры донжуана. Известно, что семидесятипятилетний Бернард Шоу на вопрос: «Как бы вы хотели умереть?» – ответил: «От руки ревнивого мужа!». Дау был в восторге от этой фразы. Она вошла в число тех шуток, которые повторялись бесконечно. Друзья и аспиранты говорили: «Ну, Дау завел свою любимую пластинку».

Дау возвращается домой. В комнате жены горит свет. Он тихонько стучится к ней в дверь.

– Коруша, ты спишь?

– Нет.

– Ты знаешь, меня сейчас спустили с лестницы! – с сияющим видом сообщает он.

– Ты не ударился? – пугается жена.

– Нет, я успел схватиться за перила. Как ты думаешь, сейчас не поздно позвонить Артюше? Половина двенадцатого.

– Позвони лучше завтра, – советует она.

Наутро он звонит Артюше, потом разворачивает газету, читает и с усмешкой произносит:

– Да-а, осрамились англичане! Иден, мужчина высокого роста, которые так тебе нравятся, а какой оказался скряга! Из-за каких-то там денег поднять весь этот скандал!

Жаркий июльский день. Из елового бора тянет прохладой. Дау рассмешили большие серые птицы, налетевшие на вишневый сад. Они не боятся ни чучела, ни криков, и только когда Гарик запускает в них камнем, нехотя поднимаются на соседние ели. Дау и Гарик рвут вишни. У Дау мечтательное настроение.

– Люди мало что делают для своего счастья. Человек по природе своей ленив. Почти никто палец о палец не стукнет даже ради любви. А в мире нет ничего прекраснее и возвышеннее любви.

– А наука?

– Они равны.

– А для тебя что имеет большее значение?

– Одинаковое значение.

И грустно добавляет:

– Я создал несколько неплохих физических теорий, но как жаль, что я не могу опубликовать свою самую лучшую теорию – как надо жить. Эта теория проста. Надо активно стремиться к счастью. Любить жизнь и всегда наслаждаться ею.

Оглавление