Капиталистические отношения в сибирской деревне начала XX в. развивались на основе растущего применения сельскохозяйственных машин. Этот фактор оказывал заметное влияние на уровень производительных сил в сельском хозяйстве Сибири, эволюцию систем земледелия и состояние агротехники, на многие стороны социально-экономического развития сибирской деревни. С применением машин тесно связано разложение крестьянства как класса, рост сельского пролетариата в Сибири и усиление его эксплуатации. В настоящей статье, развивая отдельные, ранее высказанные нами соображения о степени распространения сельскохозяйственных машин в Сибири ^[1], мы уделяем главное внимание вопросу о социальных последствиях этого явления.

О необходимости сельскохозяйственных машин в Сибири еще в 1863 г. писал член Сибирского отдела Российского географического общества П.Э.Кларк ^[2]. Но «... сибиряк, видя недоступность для него стоимости самой машины и еще более стоимости ее провоза, мог лишь с горькой улыбкой повторять слова о винограде из басни Крылова», - образно констатировал Кларк. В процессе переселений и развития капитализма вширь в Сибири появляются более совершенные сельскохозяйственные орудия. В 80-х годах XIX в. в Тобольской губернии распространяется двуконная соха «пермянка», пришедшая на смену одноконной «рогалюхе» и «вилачуге ^[3]. В Тюмени, Кургане, Томске и Барнауле появились кустарные мастерские, выпускавшие «пермянки» для всей Сибири ^[4]. В начале 90-х годов А.А.Кауфман отмечал, что только в последнее время на Алтае и в местностях к востоку от Томска получили распространение небольшие ручные веялки, а у зажиточных крестьян и конные молотилки ^[5]. «Машины начали заводить с 1892 года», - отвечали на вопрос анкеты Московского общества сельского хозяйства должностные лица с.Корабельникова Малочаусовской волости Курганского уезда ^[6].

Но, судя по всему, сельскохозяйственных машин в это время в Сибири было еще немного. Обследователи Барнаульской волости отмечали, что «регистрировать сельскохозяйственные усовершенствованные орудия в 1897 г. и не стоило, так как тогда их не было« ^[7]. (Точнее сказать, были, но мало. С 1890 г. на Алтае распространяется плуг; в 1895 г. в Барнаульской волости, как отмечают сами обследователи, имелось 12 молотилок и жатка). В этот период использовались орудия преимущественно кустарного производства. Надо сказать, что в этом деле сибирские кустари достигли немалого совершенства. На Первой сельскохозяйственной кустарно-промышленной выставке Тобольской губернии в г.Кургане (1895 г.) похвальными листами отмечены две веялки и три молотилки, создатели которых не имели возможности пользоваться хорошими образцами и каким-либо техническим руководством, с трудом доставали необходимое сырье, в особенности сортовое железо. Медали были присуждены за изготовление плугов кунгурского типа (мастерская А.Ф.Памфилова из Чернореченского имения Тюменского округа) и усовершенствование «пермянки» ^[8]. Заметим, что кустарное производство сельскохозяйственных орудий развивалось в Сибири и в начале XX в. В некоторых случаях крестьяне даже предпочитали использовать молотилки и веялки местного изготовления «как более соответствующие своему назначению во всех отношениях, чем (орудия - Л.Г.) фабричного производства» (Екатерининская волость Барнаульского уезда) ^[9].

Массовое использование сельскохозяйственных машин начинается с сооружением Сибирской железной дороги, которая удешевила и облегчила доставку их из Европейской России в Сибирь. Быстрый рост кулацких хозяйств в процессе развития капитализма вширь, недостаток наемной рабочей силы в сибирской деревне, специфические условия земледельческого производства (сжатые сроки весенне-полевых и уборочных работ) содействовали довольно широкому распространению усовершенствованных орудий. В начале 90-х годов организуются склады сельскохозяйственных машин в с.Еланском Тюкалинского округа (1894 г.), в Ялуторовске (1895) и др. На территории азиатской части страны создается разветвленная сеть учреждений по продаже сельскохозяйственных машин. Накануне первой мировой войны она включала около 200 переселенческих складов и отделений, 330 кредитных товариществ, посредников в сбыте, и 600 торговых пунктов монополистических объединений и фирм ^[10]. Сведения об обеспеченности крестьянских хозяйств Сибири сельскохозяйственными орудиями можно почерпнуть из материалов всеобщей регистрации 1910 г. (табл.) ^[11].

Первое место в Сибири по большинству показателей количества машин и орудий в расчете на одно крестьянское хозяйство занимала Енисейская губерния, далее следовали Тобольская, Томская, Акмолинская область и замыкали ряд Иркутская губерния, Забайкальская область. Первые четыре административных региона имели сравнительно высокий процент усовершенствованных орудий для обработки почвы, что объяснялось более развитым торгово-капиталистическим земледелием в них, а также характером почв (в Акмолинской области). Крестьяне Сибири были обеспечены орудиями вспашки примерно так же, как и крестьяне всей Европейской России, орудиями рыхления, сенокосилками, жатками и молотилками несколько лучше, а веялками и особенно сеялками - хуже.

Но при некоторых различиях в относительных показателях, принципиальной разницы в уровне сельскохозяйственной техники Сибири и Европейской России не было. Как в центре страны, большинство сибирских крестьян не имело земледельческих машин. Если учесть, что в 1910 г. в Тобольской, Томской, Енисейской и Иркутской губерниях насчитывалось около 600 крестьянских волостей и примерно 7700 сельских обществ (на 1913 г.), то на одну волость в среднем в указанных губерниях приходилось всего две сеялки, а на одно сельское общество - по 5 сенокосилок, жаток и молотилок ^[12]. Ясно, что это не могло удовлетворить потребности крестьянства в сельскохозяйственных машинах. Как и по всей стране, в сибирской деревне велик был процент неусовершенствованных примитивных орудий кустарного производства. Железный плуг в Сибири лишь примерно на 1/3 вытеснил неусовершенствованные орудия вспашки, а железные бороны не составляли и одного процента от общего числа орудий рыхления почвы. Среди молотилок преобладали конные, на долю ручных приходилось примерно 6%, а паровых - лишь полпроцента.

Основной двигательной силой в сельском хозяйстве оставалась лошадь, главным «механизмом» - рабочие руки. Паровой двигатель только начинал внедряться в деревне, в основном в сельскую обрабатывающую промышленность (паровые мельницы, отдельные маслозаводы и т.п.) Сельское хозяйство находилось на «мануфактурной стадии» развития, охвативший его промышленный переворот далеко не завершился. Накануне первой мировой войны появились тракторы, ввезенные из-за границы. В 1913 г. в России имелось 166 тракторов иностранного производства, в том числе один, - в Сибири (в Акмолинской области) ^[13]. В 1912 г. на Первой Западносибирской выставке в Омске демонстрировался трактор, выставленный «Международной компанией жатвенных машин», а в конце 1912 г. главная контора сельскохозяйственных складов закупила в Омском отделении компании трактор в 45 л.с. вместе с пахотными орудиями. Весной следующего года недалеко от Петропавловска прошли его испытания ^[14]. Но эта ласточка весны не сделала, и первый трактор в Сибири так и остался единственным вплоть до победы Советской власти.

Сельскохозяйственные машины проникали и в некоторые отдаленные районы Сибири. Но из-за дороговизны машин и трудностей их доставки, из-за сравнительно небольших посевных площадей, они появились там позже и не получили такого распространения, как в земледельческих местностях, близких к железной дороге ^[15].

Об употреблении сельскохозяйственных машин в различных естественно-исторических зонах дают представление сведения переписи 1916 г. по Томской губернии. Они показывают, что в расчете на сотню хозяйств степная и лесостепная зоны имели примерно равное количество сенокосилок и жаток, но в первой больше плугов, во второй - молотилок. В целом же обеспеченность их машинами приблизительно одинакова. При некоторых различиях общий уровень применения машин примерно одинаков в таежной и горной местностях. Но он значительно уступал этому уровню в первых двух зонах - степной и лесостепной: по употреблению плугов в полтора-два раза, сенокосилок - в два-три раза, жаток - в три-пять раз и молотилок - в полтора-два раза ^[16].

Общественно-экономическое значение использования сельскохозяйственных машин может быть правильно понято лишь с учетом распределения их между различными социальными группами в крестьянстве. Материалы обследования 1903-1904 гг. показывают, что 1/5 всех переселенцев Сибири вообще не имела орудий вспашки и машин, а 2/5 семей располагало неусовершенствованными орудиями - сохами и сабанами. По данным обследования старожилов и переселенцев в Барнаульской волости (1905 г.), Томской губернии (1912-1913 гг.) можно заключить, что на долю низшей группы, составлявшей примерно половину всех хозяйств, приходилось 2-4% от общего количества сеялок, сенокосилок, жаток и молотилок, высшей группы (пятая-шестая часть дворов) - около 80% ^[17]. Если учесть, что в малопосевные группы попадали и зажиточные крестьяне, владельцы предприятий, которым могли принадлежать машины, то можно считать, что в руках кулаков находилось не менее 8/10 машинного парка, середняков - около 1/5. В группе зажиточных и кулацких дворов каждый второй владел сенокосилкой или жаткой, каждый третий-четвертый - молотилкой. Все имели плуги, а некоторые - по нескольку. Бедняки в лучшем случае располагали простейшими орудиями обработки почвы и лишены были возможности купить сложную машину. Крестьянин Наумов из Исетской волости Ялуторовского уезда писал в уездный отдел Московского общества сельского хозяйства, что «приобрести сеялки много желающих, да нужды не позволяют» ^[18]. Сосредоточение машин в руках кулачества обусловило капиталистический характер их использования.

Как известно, в условиях развития капитализма прогресс противоречив в своей основе, он осуществляется через усиление эксплуатации трудящихся масс и ухудшение их положения. Это наглядно подтверждается результатами и социальными последствиями употребления сельскохозяйственных машин в Сибири. Машины заметно повышали производительность труда в сельском хозяйстве. Один человек при 10-часовом рабочем дне мог выкосить косой в среднем 1/4 десятины травы, а сенокосилкой - 5 десятин или в 20 раз больше. Цепом он способен был обмолотить 2 копны, ручной молотилкой - три, конной - шесть и паровой - 8 копен ^[19]. Наряду с другими причинами растущее применение сельскохозяйственных машин содействовало увеличению посевных площадей и поголовья скота в кулацких хозяйствах. Машина окупалась только при большом количестве обрабатываемого продукта, поэтому «расширение производства становится необходимостью при введении машин» ^[20]. Распространение машин сопровождалось концентрацией сельскохозяйственного производства, ибо на их приобретение требовался значительный капитал, которым располагали только крупные хозяйства. В условиях Сибири концентрация осуществлялась прежде всего в форме экстенсивного расширения посевов и маслобойного производства. Более широкому употреблению сельскохозяйственных машин в Сибири по сравнению с некоторыми регионами центра страны соответствовали и более крупные размеры хозяйства сибирских кулаков. Концентрация сельскохозяйственного производства в связи с употреблением машин (размеры этого процесса не следует переоценивать) отражала развитие капитализма вширь и вглубь в сибирской деревне.

Свидетельством этого можно считать и проникновение монополий, прилив новых капиталов в сельское хозяйство и изменение форм торговли в деревне, также во многом связанные с распространением земледельческих малин. Колонизуемая Сибирь с ее сельскохозяйственной специализацией представляла собой выгодный рынок сбыта для промышленности, производящей земледельческие машины. В конце XIX в. фирма «В.Г.Столь и К°» из Воронежа организовала мастерскую по производству сельхозорудий в Челябинске и открыла магазины по их продаже в Кургане, Омске и Петропавловске. В Омске появился филиал фирмы «Генри Смит и К°» из Киева. В Восточной Сибири орудовали фирмы Кунста и Альберса и Ж.Эмери (Москва) ^[21]. Пользуясь слабостью машиностроения в России, в Сибирь проникают иностранные монополии. В 1914 г. продажей сельскохозяйственных машин в Сибири занимались до двух десятков отечественных и зарубежных фирм. Общий оборот капиталистических форм по сбыту машин здесь в 1908-1913 гг. исчислялся в 83642 тыс. руб. и переселенческих складов - 37209 тыс. руб. Торгово-капиталистические фирмы и монополии сбывали в Сибири более 2/3 всех сельскохозяйственных машин ^[22].

Господствующее положение на рынке сбыта захватила «Международная компания жатвенных машин» (США). Компания, пользуясь монопольным положением (ей принадлежало 70-80% всех сенокосилок и жаток, сбываемых в Сибири, 1/3 всех частных складов), диктовала цены и получала огромные прибыли, достигавшие на запчасти к машинам 300% ^[23].

Распространение машинной техники сопровождалось капиталистическим совершенствованием форм торговли. Купеческий капитал и ярмарки не играли большой роли в сбыте машин, для его организации использовалась сеть коммерческих контор, агенств и такие приемы, как торговля по образцам, реклама, демонстрация машин и т.д. В практике капиталистических фирм эти приемы успешно сочетались с методами неприкрытого грабежа и обмана (спаивание крестьян, обсчеты, взятки представителям местных властей и т.п.).

Торговля машинами, составлявшая наряду со сбытом масла основу товарного обращения в сибирской деревне, способствовала расширению внутреннего рынка для капитализма. Во-первых, создавался довольно емкий рынок на средства производства. По официальным данным за 15 предвоенных лет (1900-1914) в Сибири продано сельскохозяйственных машин более чем на 150 млн. руб. ^[24] Сама по себе эта цифра не вызывает возражения, но она не учитывает вторую половину 90-х годов и продажу других товаров (мелкий инвентарь, проволока, гвозди, шпагат и многое другое). В 1897-1914 гг. сельскохозяйственные склады Переселенческого управления продали различных товаров на 62306 тыс. руб. ^[25] Если учесть, что на долю переселенческих складов приходилось 1/3 продаваемых товаров (в 1908-1913 гг. - 32,5%), то общая сумма составит не менее 190 млн. руб. Во-вторых, создавался рынок на рабочую силу. «Массовое употребление сельскохозяйственных машин предполагает существование массы сельскохозяйственных наемных рабочих» ^[26]. Применение машинной техники расширило сферу арендных отношений в сибирской деревне. Аренда машин (в источниках начала XX в. используется термин «наем«) становится довольно распространенным явлением. Среди зажиточных переселенцев Томской губернии с посевом свыше 9 десятин машины арендовало более 1/4 всех хозяйств, в среднепосевной группе - 1/4 и в малопосевной - 1/10 всех дворов. Зажиточные расходовали на это 11 руб. в год в среднем на одно хозяйство, середняки примерно в два раза и бедняки в три раза меньше ^[27]. Данные свидетельствуют, что уровень применения машин в зажиточных хозяйствах повышался и за счет их аренды, которая нередко имела предпринимательский характер. Растущее применение машин, вызванное капитализмом, в свою очередь содействовало дальнейшему развитию капиталистических отношений в сельском хозяйстве Сибири, повышало степень их зрелости. В конечном итоге это сказывалось и на соотношении укладов в сибирской деревне, ибо смена примитивных сельскохозяйственных орудий улучшенными сопровождалась вытеснением примитивных форм хозяйства капиталистическими формами.

Социальные последствия применения машин были прямо противоположны для господствующих классов и трудовых слоев крестьянства. Первым оно принесло повышение доходов и прибылей, вторым - разорение хозяйства и усиление эксплуатации. Распространение улучшенных орудий в сибирской деревне усилило процесс эксплуатации крестьянства и его классового разложения. Правительственные склады и частные фирмы продавали машины по высоким ценам, недоступным основной массе трудящихся крестьян. Цена только одной сноповязалки на 1912 г. (409-419 руб.), жатки-самосброски (200 и более руб.) или дисковой сеялки (230 руб.) ^[28] намного превышала стоимость имущества бедняцкого двора. Машины сбывались при помощи многочисленных посредников (капиталистические фирмы - переселенческие склады - торговые агенты - учреждения мелкого кредита - кулаки), и каждый из них стремился заполучить свой куш. Кроме того, на покупателей машин падали затраты на их перевозку, таможенный налог, содержание торговых контор и их отделений, прибыли продавцов. Неудивительно, что цены на машины были столь высоки. Покупая машины, середняки попадали в зависимое положение, нередко приводившее их к разорению. Стремясь обеспечить сбыт и высокие прибыли, капиталистические фирмы и правительственные склады в Сибири почти половину всех машин продавали в кредит (в кредит могли покупать только водворенные приписанные крестьяне). Обычно от 1/4 до 1/3 всей цены машины покупатель платил наличными, а остальные деньги вносил в течение двух лет с надбавкой 6% годовых. При несвоевременной уплате очередного взноса с покупателя сверх этих 6% взыскивалось еще 8% от просроченной суммы ^[29].

В 1909-1913 гг. среднегодовая задолженность сибирского крестьянства правительственным складам исчислялась в 3,6 млн. руб. ^[30]. Общая сумма долга крестьян капиталистическим фирмам и складам ежегодно превышала десяток миллионов рублей. Большие суммы долгов были непосильны крестьянам. Обследователи Барнаульской волости (1905 г.) писали: «Хозяин купил у Рандрупа косилку за 225 руб.; сейчас отдал 75 руб., а 150 руб. ему рассрочили на два года, записавши вместо 150 160 руб., да 17 руб. 60 коп. процентов. Через 2 года пришлось продать лошадь, свинью, 10 овец, хомут. И еще не удалось покрыть 60 руб.: их рассрочили ему на 8 месяцев» ^[31]. Не выплативший вовремя долг терял последнее имущество, которое конфисковалось по суду. По судебным исполнительным листам, предъявленным только складам Переселенческого управления, в 1911-1914 гг. было конфисковано имущество более чем в 23 тыс. хозяйствах ^[32]. В объяснительной записке к отчету за 1913 г. заведующий Омским переселенческим складом сетовал на плохое поступление долгов и объяснял это медленным оборотом дел в Омском суде: «У частных фирм дело с долгами обстоит не лучше». Но они взыскивают их «энергичнее», так как передают дело в суд не только Омска, но и других городов Сибири. К тому же для взыскания долгов по исполнительным листам фирмы посылали своих агентов, которые с помощью полиции (ей особо платили за выезды) продавали крестьянское имущество с торгов ^[33].

Столь же тягостной для крестьян была покупка машины на комиссионных началах. Комиссионные начисления составляли 12%. На агрономическом совещании Тобольской губернии в 1912 г. отмечалось, что «комиссионство влечет за собой заемные обязательства, рассрочку, невзнос и часто привлечение к судебной ответственности неплательщиков» ^[34]. Капиталисты и администрация переселенческих складов постоянно изыскивали все новые средства для обеспечения прибыльного сбыта машин. Ввиду неудовлетворительного поступления долгов, они начали ограничивать продажу в кредит, увеличивать суммы задатков и сокращать сроки платежа долгов. Продажа в кредит мелкого инвентаря и строительных материалов прекратилась совершенно. С 1913 г. машины стали продаваться под векселя, доступные кулакам ^[35]. Круг покупателей машин все больше замыкался на кулачестве.

Продажа машин, приводившая к разорению тысячи крестьянских хозяйств, приносила капиталистическим фирмам и правительственным складам крупные прибыли. Только у американских предпринимателей они ежегодно исчислялись в 3 млн. золотых рублей. Прибыль складов Переселенческого управления в 1913 г. составила около 1,7 млн. руб. или более 23% от годового оборота ^[36]. Пользуясь монопольным правом покупки машин у «Международной кампании жатвенных машин», переселенческое ведомство брало от кооперативов подписку о том, чтобы они не продавали орудия дешевле складов. «О торгашестве и погоне за наживой», как характерных чертах деятельности правительственных складов, говорили делегаты кооперативного съезда Сибири (1917 г.) ^[37]. У кулаков, широко применявших машины, издержки производства были меньше, а доходы больше, чем у трудящихся крестьян, работавших преимущественно вручную. В Иркутской губернии обработка 1 десятины пашни обходилась при машинной уборке - 22 руб. 10 коп., ручной косьбе - 22 руб. 50 коп. и при жатве серпом - 27 руб. 78 коп. ^[38]. Подобная разница наблюдалась и во всех других губерниях Сибири. Она повышала конкурентную способность кулаков, что в обстановке стихийного действия закона стоимости с неизбежностью вело к их обогащению и разорению бедноты и середняков. Применение машин усиливало разложение крестьянства, особенно старожильческого. В 1914 г. из 4,8 млн. руб. долга сельскохозяйственным складам Переселенческого управления 90% числилось за старожилами ^[39]. В совокупности с большим влиянием переселений, которые пополняли главным образом число бедняков, это обусловило быстрый рост классового расслоения сибирской деревни в начале XX в.

Машины влияли на состав наемных рабочих в деревне. Следствием их применения являлось растущее использование более дешевого и выгодного кулакам женского и детского труда. В Тобольской и Томской губерниях женщины и подростки в 1911-1914 гг. составляли примерно 2/5 всех участников «промыслов». С распространением сельскохозяйственных машин интенсивность труда наемных рабочих возросла, а заработная плата понизилась. Понижение платы сельскохозяйственным рабочим в связи с применением машин отмечалось даже в официальных изданиях ^[40]. Все изложенное свидетельствует о том, что использование машин и улучшенных орудий в сибирской деревне начала XX в. носило капиталистический характер, при котором «прогресс сельских предпринимателей, мелких и крупных, неразрывно связан с разорением крестьянства и образованием сельского пролетариата» ^[41].

Текст статьи в формате pdf 2,37 Мб