С Валентином Афанасьевичем Коптюгом я познакомился в начале 1970 года. Незадолго до этого он был избран членом-корреспондентом АН СССР. В ту пору я дружил с его учеником Борисом Ивановичем Мокроусовым, с которым мы начинали работу по организации советов молодых ученых в стране. Это был талантливый человек, у него, как мне говорили его коллеги-химики, была почти готова кандидатская диссертация. Но его направили в Москву в Отдел научной молодежи ЦК комсомола. Борис Иванович много и самоотверженно работал, помогал молодым ученым, сыграл ключевую роль в учреждении премии Ленинского комсомола по науке. Однако на свою науку времени не было, и его кандидатская диссертация оставалась незавершенной. Я очень хотел ему как-то помочь. И мне посоветовали поговорить об этом с В.А.Коптюгом. Мы думали, что Борис возьмет отпуск на два-три месяца и приедет в новосибирский Академгородок для завершения работы. Однако из этого, к сожалению, ничего не получилось.

Наше дальнейшее сотрудничество с Валентином Афанасьевичем началось в 1980 году. После отъезда академика Г.И.Марчука в Москву - в связи с назначением его председателем Государственного комитета по науке и технике СССР, заместителем главы правительства СССР - академик В.А.Коптюг был избран председателем Сибирского отделения АН СССР. Решение это казалось тогда нетривиальным, так как считалось, что у Валентина Афанасьевича не было за спиной опыта крупной организационной работы, хотя до избрания он недолго был ректором Новосибирского госуниверситета.

Тогда я работал в Томске, был директором Института сильноточной электроники СО АН СССР, т.е. В.А.Коптюг стал моим прямым начальником. Мы с тревогой ожидали, как будут дальше развиваться события. Однако наши первые встречи и беседы с Валентином Афанасьевичем меня приятно удивили. Я понял, что это очень самостоятельный человек, принимающий решения только после тщательного взвешивания и обсуждения всех «за» и «против», после внимательного изучения проблемы. И практически всегда это были решения на пользу науки, дела, а не в угоду политическим или конъюнктурным соображениям. Вот простой пример. Тогда у нашего института в Томске было много проблем, связанных с чисто человеческими отношениями за его пределами, что, естественно, мешало работать. Как это иногда бывает, руководство, желая иметь своего верного человека, закрывает глаза на его дурные дела, думая при этом: «Да, я знаю, что он сукин сын, но это мой сукин сын!»

Химик и физики. Слева направо: академики В.А.Коптюг, Г.А.Месяц, член-корреспондент АН СССР В.П.Чеботаев

В.А.Коптюг был совершенно другим человеком. Он вник в создавшиеся проблемы, оценил перспективность работ нашего института, их признание в Советском Союзе и в мире. В то же время он понял, что мы находимся под постоянным прессингом и нашему коллективу очень трудно работать. Валентин Афанасьевич всегда нас поддерживал, хотя для него это было непросто, так как приходилось игнорировать все «накаты» на нас со стороны ряда весьма влиятельных людей.

Надо сказать, что руководство Томска приняло его не сразу. Но благодаря принципиальности Валентина Афанасьевича, его независимости в принятии решений отношение к нему со стороны Е.К.Лигачева, первого секретаря Томского обкома КПСС, постепенно менялось. У них было много общего в характерах, оба обладали, на мой взгляд, самым главным - способностью принимать решения, исходя из пользы дела, здравого смысла, а не из конъюнктурных соображений, оба были государственными людьми. Они очень скоро сблизились и всегда относились друг к другу с большим уважением.

Этап наших наиболее тесных взаимоотношений пришелся уже на период моей работы на Урале. В 1986 году я стал председателем Президиума Уральского научного центра АН СССР. В Томске оставался Институт сильноточной электроники, за создание которого я в свое время долго боролся и в котором практически все сотрудники были моими учениками. Для завершения ряда исследований мне было очень важно какое-то время еще оставаться научным руководителем института, пока я не организую дело в Свердловске. В.А.Коптюг согласился с этим, но весьма жестко ограничил срок научного руководства тремя годами. Он справедливо полагал, что новый директор должен со временем стать в институте полновластным хозяином. Так и получилось. Вскоре в Екатеринбурге нами был создан Институт электрофизики, появилась своя база для исследований, и необходимость формального научного руководства коллегами-томичами отпала. Однако мои связи с учеными Института сильноточной электроники, конечно, сохранились до сих пор.

В свое время в Сибирском отделении существовало весьма жесткое правило - ученых, избранных в Академию по вакансиям Сибирского отделения, с большим трудом отпускали работать в другие места. Их отъезду всячески препятствовали и председатель СО АН СССР академик М.А.Лаврентьев, и руководство Академии наук, а также ЦК КПСС. Но нет правил без исключений, и со временем так получилось, что в Москве и в других городах работало уже много членов Сибирского отделения. На Общих собраниях СО АН СССР они имели право голоса, но кровной заинтересованности в тех или иных принимаемых там решениях у них уже не было. Часто они вели свою игру и уже не считались с интересами Сибирского отделения. Тогда Валентин Афанасьевич решил сделать весьма необычную для Академии вещь - он попросил меня написать заявление о выходе из Сибирского отделения, сказав при этом, что нужен прецедент. Г.И.Марчук уже такое заявление написал. Я тут же откликнулся на его просьбу. За нами последовали и другие. Как показало дальнейшее, это значительно облегчило управление Сибирским отделением и серьезно повлияло на действенность принимаемых решений.

В 1987 году на основе Уральского научного центра и нескольких региональных филиалов мы стали создавать Уральское отделение АН СССР. Первыми, с кем я стал советоваться по этому вопросу, были В.А.Коптюг и Г.И.Марчук, в то время председатель ГКНТ СССР. Было очевидно, что без использования опыта Сибирского отделения нам на Урале будет очень трудно. Когда вопрос о создании Уральского отделения рассматривался в ЦК КПСС, меня попросили: «Сформулируйте кратко, чего Вы хотите для Уральского отделения» . Я сказал: «Всего того же, что имеет Сибирское отделение: финансирование отдельной строкой из бюджета России, выборы по региональным вакансиям и должность вице-президента АН СССР для председателя Отделения, что позволит ему "в обход Москвы" выходить на властные структуры Союза и России».

После создания на таких началах Уральского и Дальневосточного отделений Сибирское отделение лишалось своей исключительности. Но абсолютно никакого противодействия со стороны В.А.Коптюга не последовало, наоборот, мы всегда работали очень дружно, и он нам всячески помогал. Многие проблемы, возникавшие у нас в министерствах и ведомствах СССР и РСФСР, очень часто переплетались, и мы шли туда единым фронтом от всех трех региональных отделений. Неоднократно были совместные акции и обращения в различные инстанции для обеспечения нормальной работы и жизни ученых. Иногда мы организовывали Общее собрание трех региональных отделений в Москве для выработки единой позиции по тем или иным вопросам.

В начале 90-х годов на закате перестройки в печати стали появляться публикации, связанные с созданием Академии наук РСФСР. Это движение объединило очень разных людей, часть из них - те, кого потом стали называть демократами, - были, как правило, доктора наук, которые полагали, что если создать новую академию, то их научные заслуги будут по достоинству оценены при избрании ее членов. Зачастую же ими двигала просто неприязнь к Академии наук СССР. Другая же часть считала, что Россия обделена, не имея своей академической структуры, и что слишком большие деньги направляются в академии наук союзных республик, где институты были значительно слабее российских.

Особенно активно идея создания Российской академии наук стала обсуждаться перед выборами в 1990 году нового Верховного Совета РСФСР. Появились публикации ряда выдающихся ученых, сторонников этой идеи, не имеющих отношения ни к той, ни к другой категории, - академиков Н.Н.Моисеева, А.А.Логунова, Н.П.Бехтеревой и других в поддержку создания Российской академии. Консультации по данному вопросу велись тогда с В.А.Коптюгом, со мной, с руководством Дальневосточного отделения. Нас просили дать свои предложения по концепции новой академии. Остановить этот процесс было уже невозможно, им нужно было управлять. Наша позиция тогда определялась статусом региональных отделений.

Фактически в советское время Сибирское, Уральское и Дальневосточное отделения АН СССР и были Российской академией наук, так как АН СССР получала деньги из бюджета Советского Союза, а наши три региональных отделения финансировались из бюджета Российской Федерации, как и академии наук союзных республик. По сути, региональные отделения, объединившись, и могли бы составить Российскую академию наук. Некоторые члены руководства РСФСР тогда так и считали. Однако Валентин Афанасьевич и все мы эту идею не поддерживали.

Мы понимали опасность того, что процесс создания Российской академии наук мог пойти без участия АН СССР, работавшей в России и на Россию и объединявшей в своем составе большинство выдающихся ученых России. В таком случае мог быть создан некий «уродец», с которым потом ничего уже не сделаешь. Начались активные консультации, первым вопросом был - кто возглавит этот процесс. Зная организаторский опыт, принципиальность и порядочность Валентина Афанасьевича, я считал его единственной кандидатурой, о чем и сказал в личной беседе с председателем Президиума Верховного Совета РСФСР В.И.Воротниковым. Этой точки зрения придерживались также и в руководстве РСФСР.

Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 24 января 1990 года председателем Учредительного комитета Академии наук РСФСР был назначен В.А.Коптюг. Я и академик И.Ф.Образцов, тогдашний министр высшего и среднего специального образования РСФСР, стали его заместителями.

При разработке концепции Российской академии наук нашей главной задачей было создать структуру, которая не будет враждебна Академии наук СССР и объединит по-настоящему выдающихся ученых России. Мы считали, что финансирование Российской академии наук должно осуществляться правительством РСФСР по программам, к участию в которых привлекались бы и АН СССР, и вузы, и отраслевые институты, работающие на территории России. В состав новой академии предполагалось включить только ряд гуманитарных институтов Москвы, Ленинграда и других городов. По существу, финансирование было бы аналогичным нынешним грантам РФФИ. Был создан аппарат Учредительного комитета во главе с опытным администратором Ю.Н.Юдинцевым, бывшим начальником управления науки и образования в аппарате правительства РСФСР, продумана система выборов членов новой академии. Предполагалось создание коллегии выборщиков из ведущих ученых разных регионов России, отобранных приблизительно пропорционально числу докторов наук в этих регионах. Предложенная концепция уже обсуждалась в печати.

Тогда нередки были публикации, в которых Академия наук СССР характеризовалась как последний оплот тоталитаризма в государстве. Ее предлагалось разогнать, а состав новой академии определить попросту указом так, как будто все создавалось заново на голом месте. К сожалению, такие призывы шли и из среды сотрудников некоторых институтов АН СССР

Дальнейшее развитие событий было скорректировано результатами выборов в Верховный Совет РСФСР, председателем которого стал Б.Н.Ельцин. 25 марта 1991 года Президиум Верховного Совета РСФСР принял Постановление «Об организационном комитете и практических мерах по созданию Российской академии наук», фактически перечеркнувшее всю нашу работу. Новому организационному комитету было поручено разработать проект Устава и принципы формирования первоначального состава Российской академии наук.

Председателем-организатором РАН назначили академика Ю.С.Осипова - директора Института математики и механики Уральского отделения АН СССР в Свердловске, который был и остается одним из крупнейших академических институтов России и мира.

Я знаю, что Юрий Сергеевич не сразу принял это предложение, да и было оно, как он потом говорил, совершенно неожиданным. В чисто человеческом отношении работа в новом оргкомитете могла противопоставить его многим ученым, которые трудились над первоначальной концепцией создания Российской академии наук. Он позвонил мне в Свердловск узнать мое мнение по этой ситуации. Я знал Ю.С.Осипова как очень крупного ученого, деликатного, но в то же время требовательного директора института и очень порядочного человека. Мы стали советоваться с В.А.Коптюгом. Валентин Афанасьевич был разочарован и несколько обреченно сказал: «Пусть они делают, что хотят. Мне все равно». Я понимал его состояние, но все-таки стал убеждать, что самое правильное с нашей стороны в этой ситуации - помочь Ю.С.Осипову, иначе к руководству создаваемой академии придут «хунвэйбины» от науки. Их тогда было уже много на новой политической арене, особенно в среде молодых «ученых» - марксистов всех мастей, которые потом и получили власть в новом руководстве России. Валентин Афанасьевич обещал подумать. Прошло некоторое время и, по-видимому, проконсультировавшись со своими сибирскими коллегами-математиками, которые хорошо знали школу академика Н.Н.Красовского и его ученика Ю.С.Осипова, он сказал: «Да, это правильное решение». Мы встретились с Юрием Сергеевичем и стали обсуждать дальнейшие действия. Было решено использовать все имеющиеся у нас наработки и созданный нами аппарат.

Началась совместная работа. Вся дальнейшая история преобразования Академии наук СССР в Российскую академию - предмет особого разговора, но этот начальный этап во многом был определен В.А.Коптюгом, проявившим немалое мужество и мудрость. Время показало, что принятое тогда решение действительно было правильным.

Во вновь созданном оргкомитете Валентин Афанасьевич стал заниматься блоком химии и биологии, мне поручили все, что связано с выборами по общей и ядерной физике, а также энергетике. Все мы тогда испытывали сильное давление со стороны членов Верховного Совета, особенно при разработке проекта Устава будущей Академии наук. Самое потрясающее состояло в том,что, избираясь в Верховный Совет и на словах ратуя за отмену привилегий, на деле многие доктора наук, члены Верховного Совета, хотели быть избранными в Российскую академию. Но они ошиблись в главном, когда приняли положение Устава, согласно которому выборы в Российскую Академию должны проходить по тем же принципам, что и в АН СССР, т.е. для избрания надо набрать не половину, а две трети голосов. Они этого не учли, а скорее, не знали и полагали, что смогут набрать более половины голосов региональных выборщиков.

Наша задача состояла в том, чтобы в каждом регионе в число выборщиков привлечь выдающихся ученых, докторов наук и членов АН СССР. Нам это удалось. Когда прошли выборы, даже наши оппоненты согласились, что сделано огромное дело. В этом безусловная заслуга Юрия Сергеевича Осипова и Валентина Афанасьевича Коптюга. Нам удалось выбрать в Российскую академию наук таких замечательных ученых, как В.Е.Захаров, О.Н.Крохин, А.Ф.Сидоров, Я.Г.Синай, В.Е.Фортов, И.Р.Шафаревич, Н.П.Юшкин.

Большинство избранных тогда ученых составляли те, кто по тем или иным «ненаучным» причинам в советское время не могли пройти в действительные члены или члены-корреспонденты Академии наук. Мы принимали в расчет только их вклад в науку, и отношение к каждому начиналось с чистого листа. Почти никто из крупных чиновников, за исключением единичных случаев, не был избран в Академию. Когда же пришло время объединения двух Академий, было совершенно очевидно, что объединенная Академия наук, получившая название Российской, этим новым прибавлением не будет испорчена, не снизит свой уровень.

Последующие годы были для В.А.Коптюга временем противостояния стихии разрушения науки в стране и самой страны. Очень опасным он считал то, что власть пренебрегает мнением отечественных ученых и предпочитает полагаться на выводы зарубежных экспертов и политиков. России при этом навязываются решения, совершенно чуждые ее интересам. В этих условиях, по его мнению, позиция РАН в выработке стратегии развития страны должна была быть более активной и независимой.

В.А.Коптюг исключительно много делал для сохранения Сибирского отделения РАН. Он не умел отдыхать, лично писал многочисленные письма, статьи и обращения, чтобы спасти Отделение. Валентин Афанасьевич и умер, как солдат на посту. Днем еще был в Министерстве науки РФ, а вечером его не стало.

Совершенно особое место в деятельности В.А.Коптюга занимали развитие и популяризация идей и принципов устойчивого развития общества. В своих выступлениях он говорил о несовместимости пагубного для страны курса реформ, начатого в 1992 году, с самой возможностью перехода России к устойчивому развитию. Он считал, что устойчивое развитие - это комплексное переустройство жизни, включая социальные, экономические, управленческие, экологические, общественно-психологические и иные аспекты; всякая зауженная трактовка устойчивого развития является профанацией. Роль государства в этом процессе должна быть радикально усилена. Такие взгляды многих раздражали и зачастую не встречали поддержки не только в политических кругах, но, к сожалению, и в среде ученых. Мне иногда даже казалось, что на новом витке истории происходят события, аналогичные известным событиям недавнего прошлого с академиком А.Д.Сахаровым, в которых ряд ученых активно участвовал.

Имя академика Валентина Афанасьевича Коптюга в конце его жизни было связано с одним из самых драматических периодов существования не только академической науки, но и нашей страны. Мы не раз еще будем размышлять над его взглядами, поступками, жизненной позицией, которую он в своем стихотворении определил так: «Коль не дано другого - буду воевать!»