Д.Г. Кнорре НЕТИПИЧНЫЙ СЛУЧАЙ*
...Я приступил к учебе на силикатном факультете Менделеевского института или, как его все сокращенно называли, Менделеевки. На силикатный факультет меня запихнули из обычных конъюнктурных соображений - факультет был не популярный, и всяких случайно прибывших личностей вроде меня использовали для затыкания образовавшихся дыр. С моими планами это никак не согласовывалось у меня уже сформировалась сложная, но впоследствии реализованная концепция - получить хорошее химическое образование, в первую очередь по органической химии, и когда-нибудь приложить эти знания в биологии. Поскольку за это время с подачи брата-физика Кирилла я поступил заочно на физический факультет Московского университета**, я понял, что надо также получить фундаментальную подготовку по физической химии. Нельзя было представить что-либо худшее для реализации этих замыслов, чем силикатный факультет, готовивший специалистов по различным материалам для строительства. Поэтому я, после того, как зарекомендовал себя как достаточно сильный студент, начал настаивать на переводе на органический факультет. Мне это без труда удалось, и уже во втором семестре третьего курса я приземлился на органическом факультете. А в конце весеннего семестра надо было выбирать кафедру, по которой я хотел бы специализироваться. При выборе кафедры - а я, как один из самых сильных студентов курса, несомненно, имел право выбора, - я уже сознательно руководствовался приведенными выше соображениями. Я даже не обсуждал кафедру лаков и красок - туда уходили более слабые студенты. Твердо решил также не связываться с кафедрой промежуточных продуктов и красителей. Ею заведовал тогда профессор Козлов, дремучий химик-органик, пылавший, как это было свойственно большинству органиков того времени, презрением к физической химии. Это была в чем-то справедливая, хотя и достаточно примитивная идеология: получить новое вещество - это всегда искусство, а снять кривые - это дело нехитрое, кривая всегда вывезет. На кафедре пластмасс изучали по тем временам какие-то непонятные сложные смеси неизвестной или полуизвестной структуры, то есть серьезной органической химии за этим не стояло. И я уже как-то созрел идти на кафедру искусственного жидкого топлива, где хотя бы преподавание физической химии было поставлено на современном к тому времени уровне. И вот тут-то, на очень серьезном этапе моей жизни, как всегда деликатно и демократично, вмешался отец.
В один прекрасный день он вдруг спросил меня, на какую кафедру я собрался поступать. Я поделился с ним всеми своими соображениями, но он вдруг, неожиданно для меня, сказал, что хотел бы обратить мое внимание на кафедру промежуточных продуктов и красителей, и сообщил, что заведовать этой кафедрой пришел новый профессор - Николай Николаевич Ворожцов, с его точки зрения, очень прогрессивный ученый, понимающий значение физико-математического образования для углубленной работы в химии. Наверное, в значительной мере потому, что отец редко вмешивался в мои дела, я очень серьезно отнесся к его предложению и решил идти на кафедру полупродуктов и красителей.
Так получилось, что этот шаг не только позволил мне выполнить дипломную работу под руководством крупного ученого, хотя и химика-органика по своему основному профилю, но чувствовавшего тенденции развития науки. Много позднее знакомство с Н.Н.Ворожцовым сыграло решающую роль во всей моей жизни. В 1958 году ему было поручено организовать новый институт - Новосибирский институт органической химии (НИОХ) в создававшемся в это время Сибирском отделении Академии наук. Он решил формировать институт из известных ему людей, чтобы максимально избежать случайностей. И обратил свое внимание прежде всего на выпускников кафедры промежуточных продуктов и красителей. Предложение поехать с ним в Новосибирский научный центр получил от него и я. А поскольку к этому моменту я уже полностью созрел для того, чтобы поехать на сибирскую новостройку, то с энтузиазмом принял его предложение. Решение уехать из Москвы в новосибирский Академгородок было самым важным событием моей жизни, и хотя его я принимал совершенно самостоятельно, открывшаяся мне возможность тоже была дальним последействием отцовского совета. И на этом поворотном этапе моей жизни отец оставался верен себе - он не стал подключаться к сонму моих доброжелателей, которые пытались отговорить меня от этого "безумного" шага и убеждали меня, что я ни в коем случае не должен уезжать из Москвы - за ее пределами настоящей науки, дескать, быть не может.
Где-то в начале 1980-х годов в новосибирский Академгородок приехал один американский ученый-биолог, мне совершенно не известный, но почему-то, как мне сообщили из иностранного отдела, упорно искавший встречи со мной. Мне было очень некогда, возможность пообщаться с иностранцем меня нисколько не привлекала - у меня и в Академгородке, и во время многочисленных зарубежных поездок таких возможностей было более чем достаточно, и я сказал, что могу с ним встретиться вечером на один час, если мне закажут столик в ресторане Дома ученых. Меня предупредили, что у него есть сопровождающая сотрудница из Московского института биоорганической химии, которая не отступает от него ни на шаг, и что мне придется покормить и ее. Я согласился на такой дополнительный расход - в то время ужин в ресторане на троих был абсолютно посильным удовольствием. Тем более что к этому времени я уже давно стал действительным членом Академии наук СССР, тогдашние доплаты за академические звания были весьма ощутимы и выводили ученого на очень хороший уровень материального обеспечения.
Гость Сибирского отделения с удовольствием принял мое предложение и к тому же уже во время встречи в гостинице ловко отделался от опекавшей его спутницы, сказав ей довольно нахально: "О! Оказывается, профессор Кнорре хорошо говорит по-английски, так что на сегодняшний вечер я в Вашей помощи не нуждаюсь".
Как выяснилось во время беседы, это был ученый, искавший меня совсем не с научными целями, а с целью выведать, как притесняют советских ученых коммунисты. Из каких-то источников он знал, что я являюсь директором института, свободно выезжаю за рубеж и разговариваю с иностранцами достаточно откровенно. Это было действительно так. Мои общения с иностранными учеными начались уже после ХХ съезда КПСС, и я усвоил и в дальнейшем всегда исповедовал рекомендацию, данную инструктировавшим меня сотрудником иностранного отдела перед одним из первых в моей жизни банкетов с участием иностранцев: "Дмитрий Георгиевич, будьте, пожалуйста, максимально искренни, мы ничем не приносим себе столько вреда в глазах зарубежных коллег, как попытками с помощью лжи замазать наши внутренние проблемы и исказить реальную ситуацию".
Мой гость начал с того, что спросил, давно ли я являюсь членом партии. Когда я ему ответил, что никогда в КПСС не состоял, он очень удивился - его информировали, что беспартийные не могут занимать административные посты. Еще более он был удивлен, когда я сказал ему, что в Сибирском отделении таких директоров много - академики Г.И.Будкер, С.Т.Беляев, Г.К.Боресков. После этого он, немного обескураженный, стал интересоваться, правда ли, что я иногда езжу за границу один, без сопровождения партийного "комиссара". Я расcказал ему о нескольких своих последних поездках, в которых я вообще был единственным представителем СССР на том или ином симпозиуме - у меня как раз незадолго до этой встречи был "урожай" на такие поездки в ФРГ, Францию, Англию. Тогда он поинтересовался, действительно ли, что перед каждой поездкой меня детально инструктируют, что я должен и чего не должен делать. Я привел ему вышеупомянутый разговор с сотрудником иностранного отдела и сказал, что далеко не всегда, но иногда какие-то пожелания в этом духе высказываются. Сказал я ему также, что определенные ограничения на выезд за границу у нас в стране действительно существуют. Например, как правило, начинающих выезжать молодых ученых предпочитают сначала послать в какую-либо социалистическую страну. Не знаю, насколько искренне, но он сказал, что чрезвычайно доволен встречей, и что многое сказанное мною для него неожиданно и существенно изменяет его представление о положении ученых в Советском Союзе.
Впоследствии мне неоднократно приходилось иметь подобные разговоры с некоторыми моими коллегами по работе и по туристическим походам. Многие из них были убежденными хулителями социалистической системы, у кого-то расстреляли в 1937 году близких родственников, кому-то не давали возможность познакомиться с современной буржуазной философией, кого-то унижало, что его характеристика для выезда за границу должна была быть подписана секретарем партбюро, имеющим более низкий научный ранг. Но всегда эти отдельные большие или малые беды ассоциировались с тем, что, в полном согласии с изначальной точкой зрения моего гостя, продвинуться у нас в стране можно было только через членство в КПСС. А когда я пытался в качестве контраргумента принести свою научную биографию, мне в конце концов однажды было сказано, что это - нетипичный случай. Я перестал вести подобные дискуссии - ведь против такого аргумента спорить невозможно.
И вот неожиданно в это чудесное зимнее утро на протоптанной среди заснеженных сосен тропинке меня осенило - ведь мой-то случай действительно нетипичный. И нетипичен он потому, что я вырос и прошел первые стадии своего формирования в уникальной семье, созданной моими родителями. Без глубоко демократичного отношения отца к моим планам, без его мудрых советов, всегда направленных в поддержку этих планов, и одновременно без его решительной помощи в некоторые критические моменты моей молодости, без огромного направляющего влияния и участия в моем становлении моих старших братьев, педагогов душой и делом, заложивших во мне одновременно любовь к биологии, уважение к физике, понимание огромной значимости математического образования, без неоценимой помощи моей старшей сестры, которая в суровые, голодные годы войны взяла меня на год в свою семью, чтобы я смог поступить в хороший, соответствующий моим устремлениям вуз - безо всего этого я никогда бы не достиг того, что мне в жизни удалось. И это не могло быть заменено партийным билетом, который, конечно же, чего греха таить, помогал многим получить жизненные позиции, до которых они сами по себе, без положительного ответа в графе "партийность" личного листка по учету кадров, не дослужились бы. Вот так и родилось название этого очерка.
| * | Источник публикации: Д.Г. и К.Г. Кнорре. Нас было семеро. М.; Новосибирск, 1994. | | ** | Д.Г.Кнорре закончил заочно четыре курса физического факультета МГУ. С согласия Д.Г. его включили в число выпускников МГУ |
|
| | | | | | Кнорре Д.Г. Нетипичный случай // Выпускники МГУ в Новосибирском научном центре СО РАН. 1957-2007. - Новосибирск: Гео, 2007. - С.48-51. |
|
|