З.М.Ибрагимова

НИЗКИЙ ПОКЛОН, ВЕРА ЕВГЕНЬЕВНА ...

Ибрагимова Замира Мирзовна (р. 1938) - выпускница ЛГУ. Научный журналист, в 1960-1970-е гг. заведующая отделом науки газеты «Советская Сибирь», научный комментатор Новосибирского телевидения. Позже собкор по Сибири «Литературной газеты», журнала «Огонек».

Вера Евгеньевна Лаврентьева умерла.

Пятьдесят два года прожила она с великим своим мужем, Михаилом Алексеевичем. Четырнадцать с половиной, самых трудных, наверное, - его вдовой, с его фотографиями на деревянных стенах того же домика, с которого, по сути, и начинался первый Академгородок Сибири.

Домик уже давно историческая достопримечательность городка. Аборигены приводят сюда гостей. Забредают в тупичок по Золотодолинской и никем не сопровождаемые приезжие - слышали про «избушку лесника» на краю оврага, переименованного некогда романтиками-первопоселенцами из Волчьего Лога в Золотую Долину.

И домик всегда открыт. И его хозяйка, Вера Евгеньевна, подтянутая, приветливая, всегда готова к диалогу - на английском ли, французском, немецком. Однажды сразила китайцев, без особого напряжения извлекая из изумительной своей памяти несколько добрых и содержательных фраз на языке иероглифов (изучала когда-то, готовясь к поездке в Китай вместе с Михаилом Алексеевичем).

Языковых барьеров для нее не существовало. Родилась в 1902 году в Цюрихе, где ее мама, русский биолог, занималась наукой и преподаванием (в России тех лет женщинам в университетах преподавать запрещалось). Потом - московское детство. Потом - двенадцать лет в Америке: так складывалась профессиональная судьба матери, московской интеллигентки, на долгие годы оторванной от Родины событиями грозными, противоречивыми, непредсказуемыми.

Они приехали в Москву в 1926-м, мать - профессор биологии, и дочь, получившая за границей тоже биологическое образование и готовившая себя, по-видимому, к тому же поприщу.

Но было у дочери иное предназначение.

В 1928-м Вера Данчакова стала женой Михаила Лаврентьева, члена Московского математического общества, преподавателя университета, исследователя, чьи первые же работы по «чистой математике» получили высокую оценку отечественных и зарубежных коллег.

Чем он ее покорил? То ли шутя, то ли всерьез объясняла - стихами Гумилева.

Любовь, она разве объяснима... Математик ждал будущую жену на трамвайной остановке у Рижского вокзала - и неожиданно для себя решил проблему, «над которой бился безуспешно более полутора лет: это был ключ к новому направлению в теории функций - теории квазиконформных отображений» (из воспоминаний М.А.Лаврентьева). Он не описывает своих чувств, но состояние, в котором решаются казавшиеся неразрешимыми задачи, красноречивее любых признаний.

И биография Михаила Лаврентьева, выдающегося математика, организатора науки, становится отныне и ее биографией. Москва, Уфа (эвакуация в войну), Киев, снова Москва и наконец Сибирь.

Вере Евгеньевне тогда было почти столько лет, сколько мне сейчас. Я живу с печальным ощущением прожитой жизни. Ей выпало пережить в этом возрасте Начало - да какое! Ее уже увенчанный наградами и почестями муж, покоривший, кажется, все мыслимые творческие и карьерные вершины, безоговорочно вошедший в элиту отечественной науки, затевает сотоварищи академическое покорение Сибири.

Здесь Вере Евгеньевне 80 лет. 1982 г.

Она могла бы не поехать. Далеко не все жены с восторгом приняли решение почтенных мужей бросить комфортную столичную жизнь и добровольно обречь себя на тяготы обживания Сибири с ее мрачной ссыльно-каторжной репутацией (вот Майя Плисецкая в своей книге замечает: «Много поездила по стране, но в Сибири не была - как-то не тянуло»).

Могла бы не поехать Вера Евгеньевна - и, как грустно шутили в день прощания с ней ученики Лаврентьева, «могло бы не быть Академгородка, Сибирской академии».

Но она поехала - и не уныло подчинившись воле деспотичного мужа (с деспотом, полагаю, не прожила бы и года), а умом и сердцем принимая его замысел, его идеи, его понимание долга перед Родиной и наукой.

Поехала - и стала атмосферообразующим центром пионерского поселения из щитовых бараков, набитых восторженной молодежью, рванувшей из столиц за почитаемыми своими учителями - создавать Сибирь научную.

С какой благодарностью постаревшие (увы!) аборигены вспоминают еженедельные воскресные обеды «у бабы Веры» (и никогда никому не давала мыть посуду - только сама!), ее бесконечное покровительство над молодыми семьями (деятельное и своевременное), ее безотказную «скорую помощь» в развязывании и бытовых, и психологических узелков, когда возможности «царствующей особы» благотворно сочетались с ее природной мудростью и отзывчивостью.

Первый неофициальный детский сад, ею придуманный и организованный. Уроки английского и французского, на которые она заставляла «мальчиков» (нынешних академиков и докторов наук) приходить в белых рубашках и чисто выбритыми (а воду ведрами таскали из Зырянки и печи топили собственноручно заготовленными дровами). Поездка в Париж, куда она убедила Михаила Алексеевича взять с собой молодежь.

Такой «жены» в Академгородке больше не было. Место «первой леди» досталось ей не по прихоти слепого случая, так часто возносящего на социальный гребень натуры низкие и убогие. Это было ЕЕ место по праву незаурядной личности, интеллектом и иронией защищенной от «порчи» властью.

Мне выпало познакомиться и, смею сказать, подружиться с Верой Евгеньевной как раз в те годы, когда она вдовствовала с гордым смирением и стоически противостояла «возрастным изменениям».

Помню свое первое впечатление от исторического Домика - как все просто! Как все небогато, как скромно, до аскетизма, и в то же время с каким вкусом устроен интерьер крохотного, в сущности, из трех комнат (гостиная, маленькая спальня, кабинет Михаила Алексеевича) обиталища четы Лаврентьевых! Еще утепленная веранда - добавка к «избушке», со множеством комнатных растений, которые хозяйка явно предпочитает гарнитурам и «стенкам».

Когда-то здесь был Хрущев. И, как многие, поразился скромности быта Лаврентьевых, самому жилью - и небольшому, и незатейливому. Сказал Вере Евгеньевне: «Стройте такой дом, из которого вам никогда не захочется уезжать».

И дом построили - метрах в пятидесяти от этого. Просторный, двухэтажный, по индивидуальному проекту, с ванной под рост Михаила Алексеевича (а был Лаврентьев немного ниже Петра Первого), с продуманными удобствами для хозяйки. Так что же? Переехали Лаврентьевы, да прожили недолго - излишества площадей, нарочитая комфортность тяготили «первую леди», начисто лишенную нуворишеской тяги к роскоши, к вызывающей демонстрации благополучия.

Очень скоро вернулись в «избушку». Дом, построенный по воле главы государства, долго выполнял роль «гостевого». Сейчас здесь размещается музей Академгородка.

Самыми удручающими человеческими пороками Вера Евгеньевна считала «лень, жадность, зависть».

Безделья не выносила. Прекрасно готовила. Изобретательно вязала - обвязывала родных, близких, друзей, соседей, и бабушек, и внуков, выдумывая узоры, подбирая цвета, моделируя фасоны. С утра читала свежие газеты, по вечерам - французские романы и английские детективы. В определенные часы слушала разноязычные радиостанции «свободного мира», воспринимая информацию взволнованно, критично, насмешливо. Новости преподносила гостям с доброй иронией превосходства старейшины над молодняком, нуждавшимся в просвещении.

Щедра была до крайности. Раздаривала нехитрое свое «имущество» не задумываясь, по мгновенно возникшей симпатии, в знак сочувствия ли, поддержки. Посмеивалась над собой: «Подарила вязальную машину, думала - вот-вот помру, а сама живу и живу, машина бы мне пригодилась».

Зависть... Про это она никогда не рассказывала, но по накалу, с которым произносила: «Зависть!», - можно было предположить, что немало от этой пакости натерпелась.

Четырнадцать лет вдовства, возможно, были отпущены ей небом как самый жестокий испытательный срок. Неотвратимая сдача позиций - социальных, материальных, физических.

Скудная вдовья пенсия (персональную получала недолго - стала жертвой «борьбы с привилегиями», ликвидировавшей «персоналки»). Богатства никакого - ни золота, ни валютных счетов, ни дач - машин Дед ей не оставил. Не то поколение... Мироощущение вдовьей осиротелости. Вдовье бессилие. То крыша в домике потечет. То мыши не дают заснуть, даже со снотворным. То крылечко так снегом заметет, что и не выйти. Одна. В избушке на краю оврага. И только на ночь запираясь на символический замок.

Могла бы жить у сына, академика Михаила Михайловича Лаврентьева. С внуками и правнучкой. В большой теплой семье. Не захотела. Точно обет дала хранить тепло их с Дедом очага, сколько сможет. И хранила -с поразительным мужеством и достоинством.

Человеческой позиции - позиции сильной и светлой Личности - так и не сдала, гордо терпела жизнь до конца, лишь иногда в последний год обращаясь к небу: «Миша, забери меня!».

На ее последнем земном пути были две остановки. Похоронная процессия задержалась у памятника Лаврентьеву на проспекте Лаврентьева и у Института гидродинамики имени Лаврентьева.

Похоронили Веру Евгеньевну рядом с Михаилом Алексеевичем, на кладбище новосибирского Академгородка.

Низкий поклон вам, супруги Лаврентьевы. За все, что сделали. За то, что - Приходили.

... Позвонила мне моя младшая внучка. Спросила: «Что не едешь?» Вера Евгеньевна, говорю, умерла. Внучка помолчала и выдохнула растерянно: «Даже не верится».

И мне не верится. Сухонькая, отменно опрятная, живая, быстрая в речи и реакциях, мудрая, язвительная, добрая... И домик всегда открыт!

Был открыт...

		З.М.Ибрагимова. Низкий поклон, Вера Евгеньевна ... // Российская академия наук. Сибирское отделение: Век Лаврентьева / Сост. Н.А.Притвиц, В.Д.Ермиков, З.М.Ибрагимова. - Новосибирск: Издательство СО РАН, филиал «Гео», 2000. - С.343-346.



		ОГЛАВЛЕНИЕ • ФАЙЛ PDF