 | | | С.Ю.Витте |
Б.В.Ананьич, Р.Ш.Ганелин
ОПЫТ КРИТИКИ МЕМУАРОВ С.Ю.ВИТТЕ
(в связи с его публицистической
деятельностью в 1907-1915 гг.) | 4 |
Портсмутский мир
Как в рукописных заметках, так и в стенографических рассказах в тех разделах, которые относятся к Портсмутскому миру, Витте сделал оговорки относительно их содержания. Он заявлял, что будет описывать лишь внешнюю сторону своей поездки в Америку, не касаясь существа дела - дипломатической предыстории и истории русско-японских переговоров и Портсмутского мира. И тут, и там он объяснял это тем, что хранящиеся в его архиве материалы дают возможность эту историю полностью воссоздать. В рукописных
<327>
<328>
заметках он писал о своем намерении привести эти материалы "в систематический порядок", а в стенографических рассказах речь идет об уже готовом "систематическом томе этих документов".[92]
В фонде Витте, действительно, и поныне хранятся несколько экземпляров изданной Министерством иностранных дел "Оранжевой книги".[93] Из этого сборника, вышедшего в небольшом числе пронумерованных экземпляров и в сущности не увидевшего свет, Витте сделал, собственно, новую книгу, дополнив принадлежавшие ему экземпляры большим числом не вошедших в сборник документов. Но отослать читателя своих будущих мемуаров к лежащим в его архиве трем типографским экземплярам сборника с машинописными вставками-дополнениями Витте мог бы с полным правом только в том случае, если бы и сами мемуары предназначались лишь для хранения в том же архиве. Поскольку же это не так, резонно предположить, что произведенная им систематизация документов о Портсмутском мире рассматривалась им самим как подготовка к выступлениям в печати по этой теме. Случилось, однако, так, что сделанные Витте дополнения остались без употребления. По-видимому, они даже не были еще готовы, когда В.И. фон Штейн приступил к написанию брошюры о Портсмутской конференции.[94] Антирузвельтовская направленность этого сочинения, казалось бы неожиданная и несколько нелепая с точки зрения интересов Витте в карьерной возне и борьбе влияний на верхах российской бюрократии, на самом деле именно этими его интересами и была обусловлена. Дело в том, что как раз в это время значительно обострились русско-американские отношения. Основой этого обострения было империалистическое соперничество США и России на Дальнем Востоке. Внешним же его выражением явилась вспышка старого конфликта из-за непризнания русским правительством в качестве американских граждан приезжавших в Россию дельцов-евреев из числа российских уроженцев, эмигрировавших в Америку. Черносотенные круги устроили в этой связи шумную антиамериканскую кампанию. Для Витте, который, как мы уже установили, стремился в 1911-1913 гг. всемерно демонстрировать свою традиционную реакционность, было весьма естественно присоединить к общему хору и свой голос. Штейн-Морской служил здесь только рупором, и это обстоятельство, как засвидетельствовал впоследствии он сам, стало широко известно современникам (если не было предано огласке самим Витте).
<328>
<329>
Брошюра Морского включила в себя ряд газетных сообщений и документов из архива Витте, опубликованных ранее. Включение этих материалов, относившихся к довоенному и военному времени, имело своей целью лишний раз показать, что Витте предвидел гибельный для России характер войны и предотвратил бы ее, если бы оставался у власти. Что касается фактов, относящихся к дипломатическим переговорам в Портсмуте и к роли Рузвельта в заключении мира, то все они были заимствованы из "Оранжевой книги". На основании опубликованных в ней документов - телеграмм Рузвельта американскому послу в России, адресованных в сущности Николаю II, телеграмм Витте из Портсмута и др. Морской уличал Рузвельта в японофильстве, не только присущем ему вообще, но и проявленном в ходе переговоров. В брошюре специально подчеркивалось, что политика Рузвельта потерпела крах, так как не оправдался его расчет на "признательность Японии" и ее содействие в проникновении США на дальневосточные рынки.
Основной смысл брошюры состоял в том, чтобы уверить читателя, что Рузвельт был в Портсмуте не с Витте, а скорее против него. Эти несколько странные в своей запоздалости "разочарования в честном маклерстве" Рузвельта, кроме всего прочего, были косвенно связаны с прямым восхвалением Витте. Логика была здесь простой: раз Рузвельт был-де японофил, то Витте пришлось не только бороться с японцами, но и преодолевать недоброжелательство "честного маклера". Когда в этой роли выступал на Берлинском конгрессе Бисмарк, то русские дипломаты Горчаков и Шувалов проявили "малодушие", "все надежды и охрану русских интересов перелагали на Бисмарка, а потом негодовали за его будто бы предательство". Витте был им, конечно, не чета, и потому в Портсмуте все было иначе, там "сам С.Ю.Витте не плошал, никаким увещаниям нового честного маклера не поддавался и сумел отстоять русские кровные интересы от лжетолкований Рузвельта".[95] Словом, читателю предоставлялось огорчаться, что в 1878 г. Витте служил на железной дороге, а не представлял Россию на Берлинском конгрессе. А дальше следовал многозначительный и не лишенный двусмысленности комплимент в адрес "влиятельных сфер": Витте-де добился мира благодаря "полному доверию" к нему со стороны "Петербургского кабинета", который "все время дружно шел рука об руку с уполномоченным и ... не портил ему игру излишними предуказаниями и предписаниями".[96] Если к тому же принять во внимание, что заключение мира "развязало правительству руки и обеспечило ему возможность справиться с революцией", а в брошюре подчеркивалось, что это "ясно и понятно само
<329>
<330>
собою", то Витте опять-таки представал в столь желанной для него роли душителя революции и спасителя самодержавия в таком страшном для царя и совсем недалеком прошлом.[97]
В самой брошюре Штейна-Морского естественно нет прямых и бесспорных следов или доказательств ее инспирированности. Таким доказательством вряд ли можно считать использование документов "Оранжевой книги", о которой в брошюре нарочито туманно сказано, что она "хотя, кажется, и была напечатана, но в обращение не выпускалась".[98] Ведь получение от Витте экземпляра "Оранжевой книги" само по себе еще ни к чему не обязывало Штейна, да в конце концов он мог получить ее и из других рук.[99] Но в действительности в таких доказательствах нет никакой необходимости. В ходе дальнейшей публикационной деятельности Витте по портсмутской теме ("Разочарованиями..." он не удовольствовался) инспирированность этой брошюры была признана в печати самим Штейном, хотя и в невиданно своеобразной форме.
Произошло это следующим образом. "Разочарования" (а скорее сведения об их истинном происхождении) вызвали некоторый резонанс за границей, дошедший до самого Рузвельта. Рузвельт выразил свое недовольство. Тогда Витте по обыкновению, которого неуклонно придерживался на протяжении всей своей служебной карьеры и от которого не отказался и в отставке, немедленно отрекся от Морского, заявив, что "не считает себя ответственным за содержание брошюры".[100] Но покончить все дело на этом было уж очень не в правилах Витте, тем более, что слухи, связывавшие "Разочарования" с ним самим, были ему по крайней мере небезвыгодны. В следующем, 1912 г., в Лондоне вышли в свет мемуары Дж.Смолли, американского журналиста, состоявшего многолетним корреспондентом лондонской "Таймс", в том числе и в Портсмуте во время русско-японских переговоров. Мы не имеем оснований утверждать, что Витте оказал свое влияние и на эту книгу, но что он с самого начала своего знакомства со Смолли на пароходе по пути в Портсмут постарался расположить его в свою пользу - это несомненно. Как вспоминал позже сам Смолли, Витте, приглядевшись
<330>
<331>
к нему и прощупав его "на нейтральной почве", уже на второй день заявил: "Вы едете в Портсмут и, конечно, захотите знать, что происходит. Если Вы понаведаетесь ко мне, я откровенно Вам скажу, что можно".[101] Естественно, что Смолли был этим значительно приближен к Витте. Еще более укрепило их связь "многознаменательное обещание" Витте перед отъездом из Портсмута: "Если мы опять вместе будем возвращаться на пароходе, я многое в состоянии буду Вам рассказать, чего теперь касаться нельзя".[102] Продолжалось ли знакомство Витте со Смолли, когда последний писал свои мемуары, нам неизвестно, но некоторые из его высказываний о Витте очень уж совпадают с тем, что сам Витте имел обыкновение о себе распространять. Это и фраза Витте, якобы сказанная им в Портсмуте: "Какое-нибудь внешнее отличие я, конечно, получу, но едва ли мне придется вернуться к широкой общественной деятельности", и риторический вопрос: "Да и нужны ли графу Витте внешний почет и отлички?", и упоминание о том, что "призванный затем к борьбе с революцией граф Витте сумел побороть и ее... но, выполнив эту огромную задачу, он опять вернулся в частную жизнь". Наконец, кончал Смолли свои воспоминания о Витте чуть ли не прямой рекомендацией его в министры, превознося и "несравненные дарования... и дальновидную мудрость этого истинно-государственного человека", который к тому же обладает "бодростью и полнотой умственных сил".[103]
Во всяком случае в популяризации воспоминаний Смолли Витте проявил большую заинтересованность. Уже летом 1912 г., т.е. вскоре после выхода книги Смолли, Витте дал Поморину следующее указание: "Я Вам посылаю книгу на английском языке. Сходите к Глинскому и скажите ему, что я его очень прошу поместить в переводе последнюю статью в этой книге, касающуюся моего пребывания в Америке. Книга эта принадлежит известному писателю Смаллею, переведена на другие языки и очень читается за границей. Мне интересно, чтобы русская публика ознакомилась с последней статьей. Я Смаллея видел в Портсмуте только раз, так как он явился доброжелателем японцев, а следовательно, нашим недоброжелателем".[104] Последняя фраза, если и не служила маскировкой причастности Витте к книге Смолли, то была во всяком случае лжива и притом бессмысленна, так как сам Смолли не только упоминал, но и описывал в своей книге "ежедневные беседы" с Витте в Портсмуте.[105] К делу был опять привлечен Штейн,
<331>
<332>
и оно не ограничилось одним только переводом Смолли. В сентябрьском номере "Исторического вестника" появилась подписанная инициалами Штейна статья, на которую мы уже ссылались. Ее цель состояла уже не только в том, чтобы ознакомить читателя с книгой Смолли, но и напомнить о "Разочарованиях" и о том, что за ними, что бы он там публично ни говорил, стоит сам Витте. Сделав вид, что он и Морской это совершенно разные лица, Штейн заявлял, что брошюра Морского "несомненно, представляет интерес, так как по более или менее достоверным слухам, ходившим в петербургском обществе, да и по самому содержанию своему брошюра эта, если не инспирирована самим графом, то заключает такие подробности, какие могло иметь лишь лицо, ознакомленное с перепискою графа".[106] Тут же Штейн шел еще дальше, заметив в скобках, что Морской, "как говорят", является "одним из многочисленных секретарей графа С.Ю.Витте".[107] "Самый факт прикосновенности автора брошюры... к его патрону, - продолжал Штейн свой маскарад, - побуждал его к осторожности и выдержанности. Иное положение американского корреспондента м-ра Смаллея: он мог высказать определительно и ясно то, на что А.Морской только намекал".[108] Затем следовали обширные выдержки из книги Смолли, шедшие вперемежку с не менее обширными перепечатками из "Разочарований", о которых Штейн с неуклонной последовательностью писал как о чужом сочинении. Откровенные панегирики Смолли и Морского были слиты здесь воедино. Но даже и этого оказалось недостаточно, и чья-то придирчивая рука (не самого ли Витте?) сделала к тексту Смолли в двух местах сами за себя говорящие примечания. Так, Смолли писал, что ему неизвестно, имел ли Витте до приезда в Америку "определенный и ясный замысел" переманить на свою сторону прессу, но сделал он это блестяще, "как бы по волшебству". В сноске к этим словам с неуклюжей прямотой было сказано: "Пожалуй, Смаллей тут преуменьшает дальновидность графа Витте". Далее Смолли писал, что накануне конференции считалось, что Комура как дипломат опытнее Витте, и приводил распространенное мнение о том, что Комура графа Витте, как ребенка, проведет и обернет вокруг своего пальца. Уже следующая фраза Смолли начисто опровергала такое мнение ("Эти отзывы подверглись в Портсмуте проверке и оказались ошибочными..."), но опровержение
<332>
<333>
сочтено было недостаточным и "усилено" совершенно наивным примечанием к предшествовавшей фразе, криминальной с точки зрения Витте: "Этот отзыв Смаллея не совсем точен".[109] Насчет ловкости Витте никто не имел права ошибаться, хотя бы в конечном счете и в его пользу!
Намеревался ли Витте кончить статьей В. ф.-Ш. публикацию своих материалов о Портсмутском договоре или он был намерен ее продолжать - сказать трудно, тем более, что вскоре появился повод для ее продолжения независимо от первоначальных намерений. В начале 1913 г. одна из американских газет напечатала сенсационное сообщение о том, что Рузвельт собирается выпустить в свет свои мемуары.[110] В них Рузвельт, как гласило это сообщение, предполагал включить письмо, якобы полученное им от японского императора во время русско-японской войны с просьбой о посредничестве ввиду истощенности боевых средств Японии и отсутствия у нее шансов на победу. Вслед за западноевропейскими газетами это сообщение подхватили и русские. Противники Витте справа сейчас же стали повторять старые свои утверждения о том, что мира можно было и не заключать, что японцы Витте в Портсмуте провели, что русская армия была в состоянии нанести Японии поражение и т.д.
Сам Рузвельт в "Таймс" 19 февраля опроверг слухи о письме, заявив, что он его не получал, а если бы и получил, то не стал бы публиковать.[111] Но Витте этим не удовольствовался. В интервью, данном А.В.Руманову и помещенном в "Русском слове", он заявил, что предложение Рузвельту о посредничестве было сделано с японской стороны, что он (Витте) не знает, кто именно - сам император или председатель совета министров - его сделал, но знает, что о "мире во что бы то ни стало" Япония в этом письме (которое "было только пробным шагом") не просила. А затем Витте использовал интервью, чтобы еще раз напомнить, что все документы, касающиеся Портсмутского договора, которые "еще не опубликованы", имеются не только "в подлежащих министерствах", но и в его личном архиве, хотя он, конечно, считает "невозможным ссылаться или говорить о них".[112] Нарочитый характер этого намека, никак не связанного с темой интервью, ясен, если принять
<333>
<334>
во внимание, что располагал-то Витте всего-навсего несколькими экземплярами изданной закрытым способом "Оранжевой книги", и, хоть она и была им дополнена, письма, о котором шла речь, естественно не было, да и не могло быть ни в тексте, ни в дополнениях, даже если бы это письмо действительно существовало в природе.
То обстоятельство, что портсмутская тема вновь всплыла в печати, было использовано для опубликования в "Историческом вестнике" еще одной статьи, на сей раз подписанной Глинским, под названием "Легенды о Портсмутском договоре". Помимо газетных статей, появившихся вслед за сообщением о мемуарах Рузвельта, Глинский включил в свою статью обширные выдержки из "Вынужденных разъяснений" и "Разочарований". А в одном месте в нее был включен в несколько измененном виде отрывок из рукописных заметок. Отрывок этот представлял собой изложение беседы Витте с в.кн. Николаем Николаевичем, в ходе которой он перед отъездом в Америку получил сформулированные в четырех пунктах сведения о положении русской армии и взглядах командования на ее возможности в случае продолжения войны.[113] Впрочем, может быть Глинский и не имел доступа к рукописным заметкам, а получил от Витте резюме этой беседы, составленное им тотчас же после нее и сохранявшееся в его архиве. Но если относительно рукописных заметок и стенограмм у нас нет возможности доказать, что Глинский был с ними в это время знаком, то относительно первой части воспоминаний - "Возникновения русско-японской войны" - можно достоверно считать, что Глинский получил экземпляр ее сразу же после своего "соглашения" с Витте в 1912 г., о наличии которого он признался в предисловии к "Прологу" в 1916 г. Во всяком случае в статье "Легенды о Портсмутском мире", о которой идет речь, Глинский уже сообщил, что он надеется, когда ему "удастся подобрать нужный архивный материал", обрисовать "веяния в правительственных сферах, ... разные административные соотношения по вопросу о возможности русско-японского конфликта ... и взгляды графа С.Ю.Витте ... по настоящему вопросу".[114] Как мы видели выше, в 1914 г. появился "Пролог русско-японской войны" и виттевская версия дальневосточного вопроса была предана гласности во всех своих деталях.
_______
Помимо происхождения русско-японской войны и Портсмутского мира, другие вопросы внешней политики получили как в мемуарах, так и в публицистической деятельности Витте гораздо менее полное отражение.
<334>
<335>
В феврале 1912 г. в газете "Речь", в номерах от 7, 14 и 22 февраля появились три статьи, посвященные вопросам внешней политики России и содержавшие оценку англо-русского и русско-японского соглашений 1907 г., а также действий русской дипломатии в период Боснийского кризиса 1908-1909 гг. Первая статья была подписана "С.Л.", две других - "С.Литовцев".[115] Все три статьи были опубликованы в виде бесед автора с "одним очень видным русским дипломатом в отставке, близким сотрудником Витте и Ламздорфа". В действительности же статьи эти представляли собой не что иное, как пересказ некоторых разделов мемуаров Витте, вошедших в 46-ю главу второго тома и в 69-ю главу третьего тома "Воспоминаний".
В первой из этих статей Витте откликнулся на смерть министра иностранных дел Австро-Венгрии графа Эренталя. Он сделал это, разумеется, совсем не ради того, чтобы почтить память австрийского дипломата, которому он, кстати сказать, дал далеко не лестную характеристику. В статье, как и в "Воспоминаниях", рассказ о графе Эрентале находился в прямой связи с историей Боснийского кризиса. Собственно говоря, и рассказ-то этот был затеян исключительно для того, чтобы сообщить читателю версию Витте относительно причин поражения русской дипломатии. Версия же эта сводилась к следующему. Граф Эренталь в бытность свою в 1905-1906 гг. послом в Петербурге стремился сблизиться с Витте и Ламздорфом, однако это ему не удалось, так как они держались с ним официально и в рамках чисто деловых отношений. Тогда, сразу же после падения правительства Витте, Эренталь начал усиленно культивировать дружбу с П.X.Шванебахом. Потакая Шванебаху и другим "недальновидным" русским сановникам, которые "в интимных беседах" "давали ему точные и вполне определенные сведения о положении русского государства", Эренталь высказывался против политики Витте и манифеста 17 октября. Получив назначение на пост министра иностранных дел Австро-Венгрии и уезжая из Петербурга в Вену, Эренталь взялся выполнить "тонкое дипломатическое поручение": передать Вильгельму II во время посещения Берлина специальную записку о Витте, составленную Шванебахом, в которой Витте, как говорилось в статье, "рисовался не то корыстным властолюбцем, не то Геростратом".[116] Цель этой записки состояла в том, чтобы настроить
<335>
<336>
Вильгельма II против Витте. Однако Эренталь все это делал неспроста. "Превосходное подлинное знание России... открыло ему дорогу к посту австро-венгерского министра иностранных дел", а хорошая информированность в русских государственных делах дала возможность, удачно выбрав момент, "исключительно дипломатическим путем" присоединить к Австрии Боснию и Герцеговину. По версии Витте получалось, что Шванебах и другие надеялись использовать Эренталя в своих интригах против Витте, а в действительности, посвящая австрийского посла в государственные дела, играли наруку австрийской дипломатии. "Эренталь не был великим дипломатом, - говорилось в статье, - но он искусно познал глупость русских министров и провел их как более взрослый мальчик проводит совсем малышей. На его долю как дипломата выпало счастье иметь дело с глупцами".[117 Таким образом, Витте подчеркивал связи ненавистного ему Шванебаха, а заодно и Горемыкина, с таким неприятным русскому самодержавию после Боснийского кризиса иностранным министром, как Эренталь, и, кроме того, предъявлял прямое обвинение правительству Столыпина - Извольского в том, что оно оказалось неспособным предотвратить аннексию Австрией Боснии и Герцеговины.
В том же духе была написана и вторая статья в газете "Речь" от 14 февраля 1912 г., опубликованная уже без всякого повода, просто как продолжение первой. Статья эта называлась: "Взгляд на англо-русское соглашение".[118] Англо-русское соглашение в этой статье рассматривалось как серьезное поражение русской дипломатии на Среднем Востоке. В статье, как и в "Воспоминаниях", проводилась мысль о том, что министерство Столыпина - Извольского приняло ту самую программу соглашения с Англией, которую предлагали Витте от имени Эдуарда VII еще в сентябре 1905 г. в Париже через первого секретаря русского посольства в Лондоне Поклевского-Козелл, когда Витте возвращался из Портсмута, и которую Витте еще тогда считал неприемлемой.[119] О русско-японском соглашении 1907 г. Витте высказывался с "несравненно большим сочувствием", однако и по поводу этого соглашения в третьей статье, появившейся на страницах газеты "Речь" 22 февраля
<336>
<337>
1912 г., Витте, в третий раз выступая под видом старого дипломата, заявлял, что правительство Столыпина добилось этого соглашения слишком дорогой ценой.[120] В то время как он, Витте, если бы ему это было поручено, во время переговоров в Портсмуте мог бы добиться гораздо более подходящих условий, на которых могло бы состояться сближение с Японией.
| П р и м е ч а н и я |
| |
| 92 | | С. Ю. В и т т е. Воспоминания, т.2, с.391, 416. |
| 93 | | Сборник дипломатических документов, касающихся переговоров между Россиею и Япониею о заключении мирного договора. 24 мая - 3 октября 1905 г. СПб., 1906. |
| 94 | | А. М о р с к о й. Разочарования в честном маклерстве. Рузвельт и Портсмутские совещания. Типография Сытина, М., 1911. |
| 95 | | Там же, с.46. |
| 96 | | Там же. |
| 97 | | Там же, с.7. |
| 98 | | Там же, с.22. |
| 99 | | Против этого последнего предположения говорят сведения о том, что в 1914 г. у Штейна все еще был на руках принадлежавший Витте материал о Портсмуте. "Отобрали ли Вы от Штейна данные, касающиеся Портсмута. Я боюсь, чтобы они не затерялись и не попали в несоответствующие руки", - писал Витте Поморину в одном из писем, датируемом нами 1914 годом. "От Штейна нужно все-таки вырвать отданный ему через Глинского материал", - писал он в другом письме (ЦГИАМ, ф.540, оп.1, д.1004, лл.105 и 106. Витте - Поморину, 24 июля, вторник [1914 г.] и вторник [1914 г.]). |
| 100 | | В. ф.-Ш. Воспоминания американца о Портсмутской конференции. Исторический вестник, 1912, сентябрь, с.993. |
| 101 | | Там же. |
| 102 | | Там же, с.1003. |
| 103 | | Там же, с.1008. |
| 104 | | ЦГИАМ, ф.540, оп.1, д.1004, л.9. Витте - Поморину, 12 июля 1912 г. |
| 105 | | В. ф.-Ш. Воспоминания американца о Портсмутской конференции, с.998. |
| 106 | | Там же, с.989-990. Близость Морского, т.е. свою собственную, к Витте Штейн здесь специально преувеличил, на самом деле, как мы видели, он мог превосходно обойтись и, по-видимому, действительно обошелся без доступа к переписке Витте. |
| 107 | | В. ф.-Ш. Воспоминания американца о Портсмутской конференции, стр.989-990. |
| 108 | | Там же, с.995. |
| 109 | | Там же, с.995-996. |
| 110 | | Б. Б. Г л и н с к и й. Легенды о Портсмутском договоре. Исторический вестник, 1913, апрель, с.257-258. Никаких мемуаров Рузвельта ни при его жизни, ни после смерти опубликовано не было. |
| 111 | | Б. Б. Г л и н с к и й. Легенды о Портсмутском договоре, с.258-259. В известном исследовании Б.А.Романова "Очерки дипломатической истории русско-японской войны" (М.-Л., 1955), содержащем, в частности, детальный анализ завязки переговоров о мире, никакого упоминания о письме японского императора к Рузвельту не находим. |
| 112 | | Б. Б. Г л и н с к и й. Легенды о Портсмутском договоре, с.258-259. |
| 113 | | С. Ю. В и т т е. Воспоминания, т.2, с.397. |
| 114 | | Исторический вестник, 1913, № 4, с.262. |
| 115 | | «С.Л.» и «С.Литовцев» - псевдонимы С.Л.Полякова, писателя и журналиста, сотрудника газеты "Речь". |
| 116 | | Речь, 7 февраля 1912 г. В статье Витте, видимо, не решился охарактеризовать более подробно содержание записки. Между тем в "Воспоминаниях" Витте пишет, что в записке Шванебаха он, Витте, был представлен как такой человек, "который думает только о себе и о своей славе и, подобно тому примеру, который был в древнем мире, что Герострат сжег целый город для того, чтобы прославиться", он, Витте, "мол, дал конституцию и возбудил пожар во всей России, для того, чтобы лично прославиться" (С. Ю. В и т т е. Воспоминания, т.3, с.457). В статье, как и в "Воспоминаниях", указывалось, что записка П.X.Шванебаха, вслед за тем была опубликована во французском журнале "Revue des Revues". Интересно отметить, что один из экземпляров этой записки в переводе с немецкого языка сохранился в ИРЛИ в фонде С.Н.Сыромятникова (см.: Записка П.X.Шванебаха «Гр. Витте и переворот (Заметки очевидца)». ИРЛИ, ф.655, д.107). |
| 117 | | Речь, 7 февраля 1912 г. |
| 118 | | Речь, 14 февраля 1912 г. |
| 119 | | Там же. |
| 120 | | Речь, 22 февраля 1912 г. Статья "Цена русско-японского соглашения". |
| | Выходные данные печатной публикации статьи: Ананьич Б.В., Ганелин Р.Ш. Опыт критики мемуаров С.Ю.Витте (в связи с его публицистической деятельностью в 1907-1915 гг.) // Вопросы историографии и источниковедения истории СССР. - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1963. - С.298-374. - Библиогр.: в подстроч. примеч. | |
|
